«Свободник» с воплем бросился бежать. Феникс, коротко выругавшись, кинулся в погоню. Несмотря на то, что охранник был сильно напуган, бежал он в сторону автомата, лежащего на земле рядом с одной из палаток. Для Феникса все могло неожиданно обернуться серьезными проблемами, но пробегая мимо пенька, торчащего рядом с костром, он заметил торчащий в нем туристический топорик для колки дров. Недолго думая, он на ходу выдернул его, коротко покачал в руке, ощутив, как распределен баланс, и со всей силы метнул в «свободника». Тот как раз добрался до своего оружия и с искаженным лицом разворачивался, чтобы изрешетить нежданного гостя. Топор вошел ему в центр груди, пробил насквозь и вывалился с другой стороны, увлекая с собой красное месиво из костей и мяса, еще продолжающее сокращаться, как настоящее сердце.
«Свободник» постоял еще немного с выражением крайнего удивления на лице, а потом рухнул навзничь, успев напоследок дернуть за курок и вспороть длинной очередью воздух над головой.
Феникс чертыхнулся, бросился к палатке, забрал мешок с артефактами и устремился прочь из лагеря. Практически сразу он поднялся на дерево и ловко балансируя мешком, быстро зашагал по толстым веткам, прыгая, когда требовалось, с дерева на дерево, и всем нутром ощущая близость еще одной «цепи судьбы». Теперь можно было спокойно выбираться через северный «коридор» и максимально быстро топать в сторону Периметра.
Он прошел примерно половину пути до того места, где, как ему казалось, он с легкостью обнаружит проход, когда мешок в его руке начал мелко подрагивать. Феникс с недоумением уставился на него, потом, понимая, что происходит нечто непредвиденное, медленно опустил на ветку. Неравномерное подрагивание чего-то в мешке, казалось, передалось даже дереву: толстенная ветка под ногами весьма ощутимо вибрировала в такт необычному рваному ритму. Самое же удивительное заключалось в том, что плавающая в воздухе на некотором расстоянии от дерева «электра» вдруг начала слабо искрить в такт с подрагивающей веткой.
Что случилось потом, Феникс даже толком и не понял. От «электры» к мешку метнулся тонкий ветвящийся разряд и человек внезапно оказался прямо в центре бушующего синего пламени. Жуткая боль пронзила ноги, а потом мешок просто взорвался, словно внутри были не артефакты, а противотанковая мина. Человека бросило вверх, как тряпичную куклу, а над землей встало облако раздробленных в мельчайшую пыль артефактов.
Феникс пришел в себя практически сразу. Он лежал на толстой ветке выше того места, где находился до взрыва. Страшная боль терзала голову, пульсировала вместе с биением сердца в груди. Больших открытых ран он не чувствовал, но серьезные закрытые травмы и болевой шок представляли нисколько не меньшую опасность. Еще толком не понимая, что он делает, Феникс повернулся на бок, благо ширина ветки позволяла, подтянул ноги к груди, а окровавленными руками закрыл голову. Абсолютная чистая боль пронизывала все его существо. И эта боль, казалось, уносит последние силы, так необходимые сейчас для восстановления.
Скорее всего, жить ему оставалось считанные минуты, если бы не тонкая, но крепкая нить, не давшая ему закрыть глаза и отдаться во власть уже кружащей вокруг смерти. Нить натянулась, завибрировала и даже зазвенела от напряжения.
Но не лопнула.
55
Обезболивающий эффект наступил не сразу. Уж очень много накопилось внутри такой боли, что хотелось разжать зубы и орать до хрипоты, до разрыва голосовых связок, до полного беспамятства. Но Штык лишь сильнее закусывал ворот собственной куртки и терпел.
Но лекарство наконец подействовало и боль предприняла стремительное отступление по всем фронтам. В этот момент Штык понял, что счастье — это просто когда ничего не болит. Боль перестала терзать его измученное тело и какое-то время он просто парил в пространстве с непередаваемым ощущением полного блаженства.
Сколько прошло времени, он не знал. Два часа? Три? Пять? Военные сталкеры медленно двигались в сторону южного прохода и, пока Штык плавал в «отключке», вполне могли устроить по дороге привал.
Постепенно возвращалось нормальное восприятие окружающего пространства. Все спокойнее и ровнее билось сердце, перестали пульсировать ноги, на смену бездумному счастью пришли воспоминания о недавнем прошлом. А с ними пришел и гнев.
Ощущая, как стремительно возвращаются силы, Штык с каждой секундой все сильнее ненавидел продажного майора Кратчина с его послушными до полного скотства солдатиками-военсталами; тупых и кровожадных бандитов, охочих до чужих богатств; «свободников», желающих захапать дом и озеро для себя, не считаясь ни с кем; помешанных на своих идеях генной чистоты «долговцев»; мутантов, что с необъяснимым идиотизмом рвались к озеру, несмотря на долбаных «долговцев»; дурацкое серое небо, из-за которого здесь не было видно солнца… И, разумеется, Феникса, боготворящего свою плесень, не погнушавшегося ради построения своего маленького счастья обречь другого человека на проклятие «цепи судьбы». Его Штык ненавидел в эту минуту больше всех остальных вместе взятых. Ненависти было столько, что она уже не помещалась внутри и, казалось, начала понемногу выплескиваться наружу.
Как-то само собой получилось так, что он перестал виснуть на своих конвоирах, а «поймав» ногами землю, зашагал сам. Понемногу прояснялось в глазах, вернулись ощущения в руках — они оказались связанными впереди — все четче соображала голова.
— Товарищ майор, кажись, очухивается, — сказал один из тех, что тащил его под руки.
— А не рановато? — удивился Серый. — Такую дозу закатали, что до Периметра дремать должен.
— Да точно говорю: очухивается!
— Сейчас еще закатаем, — Серый развернулся и быстро зашагал вперед. — Стерх! Есть там у нас в запасе еще пара доз?
И в этот момент Штык остановился. Ненависть нашла в голове тайный рычаг и дернула за него, выпуская из клетки ярость.
— Эй, ты чего? — испуганно спросил тот конвоир, что тащил Штыка, поддерживая его справа.
Еще ни одно человеческое существо никогда в жизни не смотрело на военстала с такой злобой.
Его Штык ударил головой в лицо, мгновенно отправив в нокаут. Второй конвоир, что шел слева, попытался удержать пленника, схватив его за толстый шнур, стягивающий запястья. Штык немедленно рванулся влево и вверх, круговым движением выворачивая руки охраннику, а когда тот повернулся, пытаясь вырываться из жесткого захвата, с такой силой ударил его ногой в бок, что военстал отлетел метра на полтора и больше не шевелился.
Остальные военсталы только начинали понимать, что с их тихим пленником происходит что-то неладное, а Штык уже в несколько прыжков догнал Серого, оттолкнулся от земли и прыгнул, стараясь нанести удар сразу двумя ногами. Услышав вскрик конвоира, тот как раз начал поворачиваться, и летящий на него в прыжке Штык привел майора в состояние глубокого шока. В следующий миг страшный удар в грудь бросил Серого навзничь. Штык тоже покатился кубарем, но тут же вскочил на ноги и ринулся к следующей жертве.
Пока остальные военсталы соображали, что происходит и хватались за автоматы, Штык налетел на Стерха, легко увернулся от удара прикладом, раскрытыми ладонями приподнял его снизу за голову, вдавливая нижнюю челюсть в верхнюю так, что захрустели зубы и рванул вверх, загораживаясь помощником Серого, как живым щитом. Связанные запястья помогали рукам не разойтись в стороны.
Тот военстал, что стоял за Стерхом, уже целился из автомата, но сразу стрелять в командира не решился, а в следующую секунду Штык, застонав от натуги, бросил Стерха на него.
Один из тех, что стоял дальше, все-таки открыл огонь, но Штык уже мчался прямо на него. Одна пуля оцарапала плечо, вторая чиркнула по бедру, все остальные ушли мимо. Не дожидаясь, пока его постигнет участь товарищей, военстал со страшным криком развернулся и бросился бежать, но длинная очередь разворотила ему грудь и бросила на землю. Другой военстал, пытавшийся стрелять в Штыка, но попавший в товарища, с ужасом смотрел на бывшего пленника, который теперь никуда не бежал, а тяжелым шагом
