Теперь оно рвалось наружу – властно, яростно, неудержимо, однако гордость и достоинство заставляли Найла держать себя в руках, не давая расслабиться и сдаться. Опустившись в углу на подмокшую подушку, он уткнулся лбом в колени. Никогда еще не ощущал он себя таким одиноким и покинутым, как в эти минуты.
Неужели эти твари все-таки проведали, что это он виновен в гибели смертоносца? Но тогда это все, конец. Их казнят. Прилюдно. Всех троих. Но ведь мать и брат здесь совершенно не при чем. Их-то за что? Он убил эту тварь, он и ответит за все. Но разве будет его кто-нибудь слушать?
Но как могли они раскрыть его тайну? Раздвижная металлическая трубка! Она ведь осталась в его вещах! Он тогда тщательно ее вытер, чтобы убрать малейшие следы паучьей крови. Но все равно ведь могли учуять, так или иначе.
Найл проклинал себя за непростительную глупость: надо же, притащить трубку с собой! Нет чтобы оставить ее в пещере!
Тут юноша настороженно вскинул голову и пристально посмотрел на дверь: ему показалось, будто за ним подсматривают. Но доски, похоже, пригнаны плотно, хоть тараном молоти. Тщательно изучив дверь, Найл убедился, что нет в ней ни трещины, ни дырки от сучка, куда можно было бы заглянуть. Видно, нервы расшатались. Он снова сел. Однако стоило ему замереть, закрыв глаза и уткнувшись лбом в колени, как у него снова возникло неловкое чувство, что за ним подсматривают. А как только он опирался затылком о стену и смотрел прямо перед собой на дверь, это ощущение мгновенно пропадало.
Время замедлило бег. Разум подернулся дремотной ряской. Глаза то и дело закрывались сами собой, и Найл крупно вздрагивал, просыпаясь, когда голова бессильно заваливалась набок.
Прошло не меньше двух часов, когда Найла окончательно разбудил негромкий звук – коротко скрипнула дверь. Юноша внимательно прислушался, но нет, было тихо. Он уж подумал, не почудилось ли, как услышал вдруг скрип половицы. Найл тихонько подошел к двери и приник к ней ухом. Ни звука.
Это могло означать лишь одно. Человек по коридору пройти не мог. Будь он каким угодно легким, в такой тишине все равно неизбежно были бы слышны его шаги. А вот паук, выбирая половицы понадежнее, запросто мог ступать по обеим сторонам коридора. Скрип двери означал, что он находится в соседней комнате.
И тут Найлу стало ясно, откуда возникло это чувство, что за ним следят. Ни к чему выискивать щель в двери. Следят-то не глаза. Это чужой, посторонний разум скрытно силится проникнуть в его мысли. Усталость и уныние полонили Найла настолько, что он и не думал ограждать свой разум. На миг ему вдруг захотелось воссоздать в памяти все: каждую мысль, оттенок чувства – с того самого мгновения, как истаял звук шагов стражницы. Однако он тут же отказался от этой затеи. Зачем? Все равно уже ничего не исправишь.
И опять время обрело неподвижность. Сейчас, наверное, уже вечер, скоро начнет темнеть. Юноше хотелось есть и пить, но эти желания были слабыми, неотчетливыми.
В коридоре скрипнула половица, Найл вздрогнул. Кто-то осторожно подбирался и его комнате, похоже, босиком.
Слышно было, как незнакомец остановился возле двери. Заскрипел, с трудом подаваясь, засов. Наконец дверь приотворилась, и женский голос окликнул его по имени.
– Мерлью!
– Тс-с-с! – Девушка на цыпочках проскользнула в комнату и прикрыла за собой дверь. – Где ты?
– Здесь, в углу.
Найл так рад был ее видеть, что ему захотелось броситься к ней и сжать в объятиях, но он опасался, что девушка не так его поймет.
Мерлью посмотрела по сторонам и брезгливо поморщилась:
– Ужас какой. Неужели и присесть не на что?
– Да вот, подушки есть.
– Что ж, и то ладно.
От звуков ее голоса ему стало хорошо и спокойно, было в нем что-то теплое, доброе.
Бросив одну подушку к стене, девушка осторожно на нее опустилась. Найл подсел возле:
– Зачем ты сюда пришла?
– Посмотреть, как ты здесь.
– Но зачем?
– Конечно, потому что тревожилась!
Сердце юноши учащенно забилось, и все волнения и тревоги отступили куда-то далеко-далеко.
– Зачем они так с нами поступили?
– Тс-с! Не так громко. – Мерлью прикрыла Найлу рот ладонью. Ладошка была мягкая, чуть попахивала благовониями. Найл едва сдержался, чтобы не поцеловать ее. – Мне нельзя находиться здесь долго.
– Твой отец знает, что ты здесь?
– Нет. А ты мне обещай, что ему не расскажешь.
Она шептала в самое ухо. Теплое, влажное дыхание, легкое касание тела пьянили.
– Понятное дело, буду помалкивать. Но зачем нас заперли?
– Это не его вина. Ему приходится подчиняться их повелениям. Сегодня пауки весь день здесь кишмя кишели.
