его род состоял в услужении у карвасидов, начиная с самого первого Сатханаса. На исходе жизни у того стала прогрессировать мания преследования, и он прекратил общаться напрямую со всеми, кроме своего префекта; предок Тифона был даже вынужден пробовать при господине его еду и питье. С того времени только префектам разрешался прямой очный контакт с владыками. Карвасиды же, по сути, уподоблялись схимникам — с той разницей, что у них в закрытом крыле дворца содержался гарем наложниц.
Сатханас Девятый — тот, что создал при дворце музей, а также сверхмозг по имени Руфио, — постиг науку контроля над мыслями при помощи вибраций, и с той поры в стране был решен вопрос убеждения подданных в бессмертии и непогрешимости своего правителя.
До отбытия в Корш Найлу с Тифоном предстояло многое обсудить. Вся страна, от рудокопов до аристократов Фрейдига, требовала перемен. Например, рабочие второго уровня уже предложили, чтобы Друско (тот самый бригадир, приговоренный к порке и позднее выпущенный из тюрьмы вместе с остальными заключенными) был назначен их лидером и представителем в коллегии Найла. Это, а также десятки других вопросов до возвращения Тифона должны были решаться Гереком.
Так что день прошел не в праздничных гуляньях, как у основной массы населения, а в обсуждении организационных нюансов. За этим же прошел и вечер, когда возвратился Герек со второго уровня. Он описал, с каким трудом рабочие поверили в то, что карвасида больше нет; соответственно и реакция у них была глуше, чем у разгульного люда наверху. Однако к отъезду Герека эта новость наконец осела в умах, так что сейчас фабричные готовились гульнуть не на шутку.
За ужином Герек поднял интересный вопрос: а что ждет сельское хозяйство Страны Призраков? Как- никак аграрии разработали на редкость эффективную систему снабжения сограждан плодами своего труда. Обитатели всех уровней им откровенно завидовали (а как же, жизнь на свежем воздухе), и все, кого ни спроси, мечтали пополнить их ряды.
Хотя зависть эта была основана на заблуждении. Правда в том, что восемь месяцев в году селяне без продыху трудились на огороженной местности у северных пределов Страны Призраков; наверх они поднимались лишь по утрам, неся на спине корзины с плодами своего труда, и с сумерками возвращались обратно. Оставшиеся четыре месяца в году они вкалывали чернорабочими на фабриках второго уровня.
Нынче Герек как раз беседовал с их представителем: неплохо бы перенести тот подземный анклав в Дол Благодарения, да еще и проложить дорогу из Дола прямиком в город. Это можно сделать за зимние месяцы, когда нет работ на поверхности. Гереку хватило прозорливости понять, что это займет дольше чем одну зиму и что заявленными двумя сотнями рабочих не обойтись. А потому он спросил Найла, нельзя ли подкинуть рабов из города пауков. Тифон согласился, что этот вопрос можно будет обсудить во время его поездки.
Это рождало целый ряд интересных возможностей. Городу пауков вскоре должны понадобиться новые сельхозугодья: после того как рабы перестали быть основным рационом для восьмилапых, предвиделся стойкий прирост населения. В Стране Призраков угодий имелось с избытком — как прекрасных пастбищ, так и пахотных земель. Чем не повод для установления между двумя городами важных производственных связей.
Все это так увлекало, что Найл вечером даже забыл связаться с матерью и поговорить насчет отсрочки своего возвращения на сутки — надо бы дать Тифону возможность уладить насущные вопросы. А впрочем, ничего откладывать не надо, решил Найл, добравшись наконец до койки во втором часу ночи. Пусть все остается как есть. Через сутки появятся другие дела, требующие неотложного решения, а за ними еще — и так до бесконечности.
На рассвете Найл переговорил с матерью. Брат поправляется с удивительной быстротой, и Симеон вынужден идти на всяческие ухищрения, чтобы не пускать Вайга на прогулку. Вскоре после рассвета к Серым горам отправятся паучьи шары. Ветер дует северо-западный, так что даже с отклонением курса они достигнут Дола Благодарения часов через пять. Возвращение будет часом короче.
Вскоре Найл с Тифоном сели в повозку, запряженную двумя гельбами. Когда уже собирались тронуться, Найл с удивлением увидел, что к ним приближается Умайя. Она проделала путь от самого дворца, чтобы дать Найлу на дорогу корзинку с булочками. Целуя Умайю напоследок, он понял, что, в сущности, она, после матери, из женщин ему едва ли не самая близкая. Глядя на сиротливо машущую ему вслед девушку, он погрустнел.
— Почему бы тебе не позвать ее в Корш? — предложил Тифон.
— Действительно. Надо будет пригласить.
А как, кстати, к этому отнесутся женщины из его окружения — примут ли? Пожалуй, лучше отложить решение до следующего приезда в Страну Призраков. Забавно: правитель двух великих городов переживает, как бы не посеять розни меж домашней прислугой. С такими мыслями Найл и подъехал к северным воротам.
Покидая город, он ощутил волнение, неизменно сопутствующее началу любого путешествия. То же самое, чувствовалось, происходит и с Тифоном. Достигнув полувекового возраста, он впервые покидал пределы своей страны, сознавая, что отныне, после кончины хозяина, жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. Даже у капитана возвращение в город пауков вызывало некую приподнятость.
Когда повозка катила по безликому северу Страны Призраков, Найл задал вопрос, занимавший его как минимум пару дней:
— А ты сам ненавидел карвасида?
— Нет, пожалуй, — ответил Тифон, подумав. — Не видел в этом смысла. Я должен был исправно выполнять его распоряжения, иными словами, служить верой и правдой. Бывали времена, когда я, можно сказать, относился к нему чуть ли не с любовью, особенно поначалу. Похоже, я был ему единственным другом. А друзья нужны всем.
— Ты его не боялся?
— Да нет. Видишь ли, работая на кого-то тридцать лет, ты очень сближаешься с ним. Бывало и такое, что я противился воле карвасида, а он с этим смирялся. Вступив во власть, он ведь был совершенно другим. Прежде всего поклонялся своему отцу, человеку железной самодисциплины, и пытался во всем подражать ему. А Сатханас Тринадцатый — вот уж кто действительно был аскет и затворник. Жил как чернец, практиковал контроль дыхания и флагелляцию.
Найл вспомнил кое-что, вызывавшее у него недоумение.
— Контроль дыхания? Не потому ли со стороны казалось, что карвасиды не дышат?
— У всех карвасидов был к этому природный дар. Сатханас Тринадцатый мог задерживать дыхание на четверть часа. Моему карвасиду, правда, это удавалось от силы минут на пять. Я считаю, он истощил себя, пытаясь угнаться за отцом. Просто не выдержал и надломился, отчего вскоре испортился характер. С некоторых пор хозяин был попросту несносен.
Найлу вспомнилась холодная убийственная ярость, какую Маг источал на светском рауте. И тайком подумалось: как ни кощунственно, но все же хорошо, что он сгинул.
— Разве можно было любить такого жестокого и эгоистичного человека?
— А ты представь, какие проблемы стояли перед ним, — с мрачноватой серьезностью заметил Тифон. — Ты уже сам убедился, что людям не очень-то по нраву проводить всю жизнь под землей. Их так и тянет сбежать, и, разумеется, не кто иной, как правитель, виноват, что их не выпускают. Но так ли это? Если б не пауки, он бы, может, давно уже дал свободу перемещений.
— Что же мешало ему выйти к паукам с предложением мирного договора?
— Он так и думал поступить. Ты бы знал, сколько наших лазутчиков перебывало в Корше под видом рабов. Через них карвасид, кстати, и узнал, что власть в городе перешла к тебе. Это повергло его в задумчивость; я лично видел, как напряженно он размышлял. Он и шар Скорбо у себя посадил, чтобы побольше разузнать о пауках. Пытался повлиять на их ум вибрациями и верил, что ему это удается. Но Скорбо вышел из-под влияния, и карвасид решил, что он должен умереть. Тогда-то он и затеял тебя сюда заманить.
Найл даже не удивился; просто интересно было слышать подтверждение из уст Тифона.
— Так он, получается, это спланировал?
— Ну да. Велел ликвидаторам оставить в саду топор, зная, что кто-нибудь непременно попробует лезвие пальцем.
