проблем, этих задач и этих свершений. И принимать его надо исходя из конкретных исторических условий. Если говорить о Трубникове, то он написан не только талантливо, но и точно соотнесен со своим временем.
Егор приходит в колхоз, когда тот еле дышит. Мужиков почти не осталось, а большинство из выживших в войну подались в город на стройки. Проблема рабочих рук, тягловой силы, корма для скота и тысячи других неразрешимых вопросов. А главное: после чудовищного военного напряжения, когда, как рассказывают, люди почти не болели — так были мобилизованы их внутренние силы, — наступила разрядка, наконец-то вздохнули с великим облегчением. Вздохнули, порадовались счастью победы и увидели перед собой несметные и страшные раны, которые нанесла война всему народу в целом и их селу в частности. Как тут не потерять веру: хватит ли снова сил для нечеловеческого напряжения?
И вот появляется такой человек, как Егор Трубников, который, видя, что село готово примириться с бедой, начинает сжигать себя беспощадно, чтобы растопить лед безразличия и апатии. Но гореть-то больно! Он кричит от боли и от неистового желания заставить людей поверить в свои силы, в свои возможности, в свое счастье. А сельчане инертны и недоверчивы. И тогда этот страстно любящий людей человек, неутомимо работающий для них, начинает с ними же биться за них.
Жесток Трубников? Да. Груб? Да. Тяжело с ним? Да. Но он не равнодушен к происходящему. Он обладает свойством сначала думать о других, а потом о себе. Он не станет щупать себе пульс, боясь за сердце, пока не заставит людей идти нужной дорогой. Да, он неумолим, непреклонен, но только в одном — в стремлении к достижению цели, которая принесет всем благо.
Конечно, время выпало ему тяжелое: приходилось преодолевать пудовую военную усталость и опять идти в «светлое будущее», и другого выхода не было. Вот почему коммунист Егор Трубников не имел права быть прекраснодушным и удобным для всех. Не мог он остаться спокойным, когда на кон было поставлено счастье и благополучие людей, которых он любил всем изболевшимся сердцем. Поэтому надрывался Егор так, что в глазах плавали кровавые туманы, не желая быть снисходительным к тем, кто уселся на обочину и безнадежно опустил руки. И не было поблизости сказочных богатырей, на которых можно было переложить эти бесконечные борения, но все следовало делать самим, своими усталыми, натруженными ладонями.
Трудно воссоздать в словах ход моих поисков образа Егора, все нюансы, весь душевный настрой тех дней, когда жизнь направлена на одну-единственную цель. Дело в том, что поиск характера так текуч, что иногда работа сдвигается с мертвой точки от чепухового толчка, рассказав о котором, пожалуй, добьешься недоверчивой улыбки.
Например, ничего особенного не означают косолапые ноги, ведь люди ходят и так и эдак. Однако в поисках своего Трубникова я уцепился за походку. Почему-то мне показалось, что Егор ходит, косолапо ставя ноги. Мне представлялся неуклюже, но цепко шагающий по земле человек. Сквозило в этой косолапости что-то упрямое, крепкое, корявое и несдвигаемое. Конечно, одной походкой, сколь она ни своеобразна, персонаж не создашь. Возможно, не все зрители и заметили-то эту председательскую черточку. Но мне, актеру, походка говорила о многом. Ведь я представлял своего героя конкретно и зримо и добивался, чтобы зритель тоже воспринимал Трубникова в соответствии с моим актерским замыслом.
Весь процесс актерской работы над образом глубоко внутренний и сугубо индивидуальный. Есть в нем, конечно, и общеизвестные законы, навыки и наработки, но есть и нечто присущее только одному актеру и ничего другим не говорящее. Пожалуй, без этой единственной, найденной лишь для конкретной роли черты, которая оживляет и объединяет все общие рассуждения о поисках образа, делая его живым и достоверным, настоящей работы у актера не получится. Не получится того проникновения в изображаемый характер и той правдивости, когда зритель забывает о своем пребывании в театре или кинозале и всей душой переносится к месту действия. Да неужели там актер играет? Это ведь живой, реальный, интереснейший человек, встреча с которым остается в памяти на всю жизнь!
Потому актеры бывают такими беспомощными, когда в интервью или выступлениях от своего лица стараются раскрыть творческую кухню, ибо им приходится упоминать лишь готовые рецепты, с помощью которых сварился тот или иной «суп». А на практике живителен сам процесс составления таких рецептов, и важно внутреннее чутье, которое подсказывает, чем и в каком количестве надо приправить блюдо. Вот и я, вспоминая о создании образа Егора Трубникова, могу сообщить лишь одну из своих рецептур.
Чтобы несколько расширить представление об этой роли, приведу выдержки из записей, которые вел непосредственно во время съемок «Председателя». В них есть попытка зафиксировать ход моих размышлений о характере Трубникова, и может бьггь, эти срезы актерской работы покажут, насколько индивидуален и специфичен поиск образа.
Приступил к работе. Роль Трубникова — секрет за семью замками. Темперамент, необычный взгляд на жизнь, оптимизм, настырность, жизненная воля, неожиданность, нахрап, несгибаемость характера — все надо искать. Все для меня задачи.
Снимают общие планы. Образ Егора туманный, зыбкий. Вроде и чувствуется и тут же уплывает.
Сейчас ищем внешний вид. Волосы вытравляем до седины. А получится ли седина, черт ее знает. Мешает свое лицо. Это не Трубников. Сегодня на базаре вроде нашел «Трубникова», но глаза потухшие. Кстати, ища в толпе его глаза, я столкнулся с тем, что почти нет глаз острых, цепких, въедливых. Трубников народен в самом прекрасном смысле этого слова. Одежда, лицо и манеры нужны такие, чтобы совершенно не чувствовалось актера.
Сегодня мой первый съемочный день. Меня давит роль. Все кажется, что ее надо играть особенно. Образ выписан Нагибиным великолепно. Это причудливый характер. Значит, надо играть характерно. Начинаю играть характерность, идет игра в самом дурном смысле. Сняли две сцены. Иногда вроде цепляюсь за ощущение образа, а потом опять туман. Конечно, это должен быть образ со вторым планом, чтобы читалось больше и шире, чем говорится в тексте.
Разговаривал с режиссером о роли. Салтыков, как мне кажется, одинаково со мной воспринимает ее содержание, идею, мысль, но ведь это надо воплотить. Как говорит, живет, дышит Егор, я до сих пор не знаю. Начинаю играть «по правде» — скучно. Надо искать форму этому содержанию. Как передать глубокое содержание, которое заложено в сценарии? Передать в интересных, неожиданных, оригинальных, новых красках? Трубников — это сама свобода. Ему наплевать на то, как о нем думают, говорят. Почти на грани нахальства надо играть эту роль. А где его взять, когда сплошные сомнения, сомнения, сомнения…
Это не Бахирев, тут нужны другие краски, другой темперамент. Эту роль надо играть смело, неожиданно. Трубникова можно сыграть прямо. Это будет верно, но неинтересно. А надо сыграть интересно. Но как это сделать?
Смотрел сегодня первый материал — это еще Ульянов, а не Трубников. Даже в походке не Егор. А Егор яростный, экспансивный человек. Вроде я даже где-то начинаю ощущать его, мерещится он мне понемногу. Назавтра опять надо сниматься. Нашел фото Орловского [1]. Глаза у него маленькие, цепкие, недобрые. Глаза человека, знающего себе цену.
Сегодня смотрел материал павильонов, снимавшихся в Риге. Впечатление удручающее. Ничего от образа, каким я его себе представлял, нет. Если в натурном материале и были какие-то проблески характера, то в павильонном я не нашел. В отдельных кусках что-то и было, а когда сложилось — все исчезло. А тут еще в монтаже некоторые, на мой взгляд, приличные вещи выпали. Правда, монтаж еще самый первый, но впечатление от материала очень плохое.
Глаза тусклые, невыразительные, все время с грустью. А тут еще путаница в сценарии. Недобираю я роль Егора Трубникова по его существу. Я просто Ульянов с белой головой.
Сегодня фактически последний съемочный день в этой картине. Почти год (без 8 дней) мы снимали. За этот год бывало всякое, но в основном материал хороший. Это, во-первых, потому, что сценарий отличный, а во-вторых, несмотря ни на что, мы работаем хоть и без подготовки, но очень интенсивно. Вот сейчас наступает ответственнейший момент — монтаж. Сделать картину не только правдивой по существу (это уже
