перед химерой. Надо будет спросить у Белого, как вышло с химерой, почему она сгинула. Боже, о чём я думаю… Мыло прав — этот лжесектант не человек. Человек не может так быстро… Значит, и Белый — тоже?
Противники раскинули руки и пошли по кругу, как в греческом танце сиртаки — только двое из полагающегося хоровода, другие участники как бы подразумевались. Танцоры двигались всё быстрее и быстрее, пока не образовалась чёрно-белая лента, как в стробоскопе. По этой ленте ползли какие-то изображения. Змея, проглотившая собственный хвост? Монада Лейбница? Спираль ДНК? Партитура музыки Прокофьева к «Гамлету»? Именно эти железные аккорды звучали сейчас в голове журналиста. Интересно, все остальные тоже их слышат? Или каждому своё?
Страшный хоровод из двух танцоров стал сужаться к центру. Сейчас бойкие поселянки сойдутся — и с весёлым визгом отхлынут назад, отбивая свои дроботушки… Нет, при такой скорости стёрлись бы не только каблуки… Кто побеждает в этом вихре? И что считается победой? Мелькание чёрных и белых полос не позволяло отвести взгляд. Закольцованный штрих-код. В итоге кольцо должно стать серым… Примерно через вечность-другую…
Подняться Печкин не мог, но его страшно тянуло включиться в безумную круговерть, так ребёнку хочется сунуть пальчик в лопасти вентилятора — остановится или нет? Думалось журналисту, что именно там откроются ему все тайны и загадки Зоны, Именно там станет он самим собой…
И вдруг разом всё кончилось — и хоровод, и аккорды, и поединок.
Участники его лежали замертво на тех же местах, с которых начали движение. Только возле головы пришельца валялся медный чайник, и лицо незнакомца в чёрном было багровым — ошпарило его топтыгинским чайком-да…
А у Белого и лицо стало белым…
— Ништо, — сказал таёжник. — Они живут. Имя только паморки отшибло…
— Синильга, нашатырь и скотч, — скомандовал Матадор. — Не рыдай, всё в порядке. Киндер, когда ленту принесут — упакуй этого затейника… Мыло, взрыватель на поясе нажимной или дистанционный?
— Ще й таймер е, — сказал Мыло. — Три смерти у единому флакони… Ты шо — у хати його будэшь?
— Нет, конечно, — сказал седой сталкер. — Теперь отсоедини взрыватель и засунь ему в штаны. Надеюсь, взрывателя дяденьке хватит…
— Эй, — сказал месье Арчибальд. — Вы мне всё заведение разнесёте… Кишками уделаете…
Синильга тем временем хлопотала над Белым, совала вату. Печкин помог ей усадить Белого в кресло.
Усадили в кресло и ошпаренного незнакомца — примотали руки-ноги-талию.
— Месье Арчибальд, — сказал Матадор. — А лучше будет, если он во что-нибудь превратится? Помнишь ведь перевоплощение Душмана? Тогда вообще весь интерьер менять пришлось…
— Белый в себя приходит, — сказал Печкин.
— Эх, — сказал Киндер. — Сейчас начнётся: не мучайте его, мы и так в аду… Ты бы ему объяснил, Батюшка, что с антихристами не церемонятся…
— Так антихрист и смерти не боится, — сказал Батюшка.
— А ладно бы его с полотенцем спросить, — сказал Топтыгин. — Тогда и не нагрезим в избе…
— Как — с полотенцем? — сказал Матадор.
— А так, — сказал Топтыгин. — Палка да полотенце округ башки. И заворачивать, пока истоку не узнаем… Кара ему падёт нестерпимая, он и ответит про всё…
— Ага! — понял Матадор. — «Не сдавливай мне голову при помощи палки и верёвочной петли, о великий Ходжа Насреддин!» Гуманисты у нас в тайге живут, однако…
— Всё правильно сказал, — заметил бармен. — Нечего грязь разводить…
— Может, его в тамбуре закрыть… — сказал Матадор. — Чтобы не рисковать…
— Не-ет! — заревел из тамбура Колчак. — Мы и так с Марконей еле восстановили всё! И опять! Выкиньте его на мороз — сам назад запросится! Мы и то околели!
— Вы с ума сошли! Освободите его!
Все переглянулись и с облегчением поняли, что это говорит Белый.
Тут и пленник заговорил так, что все притихли. Из ошпаренных уст таинственного посланца Тьмы пошёл косяком отборнейший мат, уж никак не приличествующий его прежнему статусу:
— …вы что… вашу… честного человека… на свои… бутылку обещали… фашисты… за моё доверие… волки позорные… не имеете такого права…
На каждое слово с информацией приходился десяток слов с интонацией, как и положено при хорошем разговоре.
— Вот видите, — сказал Белый. — Отпустите…
— Он машкарат, — сказал Топтыгин. — Подменный… То карацкие слова говорил, по-тамошни баял, а то экое некраснословье развёл! Срам слушать, как сатану тешил! Двоедушный он…
Плача и захлебываясь, незнакомец поведал сорванным голосом, что зовут его Паша Черентай, что от хозяина он год как откинулся, потому и лежал себе спокойно в скверике при железнодорожной станции и спал, и тут приступил к нему человек и пообещал бутылку, он и пошёл, и ничего больше не помнит… Зачем вы мне башку побрили? Зачем в морду кипятком плеснули? За что связали? Что я натворил? Я трезвый был, только с бодунища…
— Развяжите, — напомнил Белый.
— Белый, — сказал Матадор. — Он же в любую минуту снова может перекинуться в этого… Не знаю кого… Опять танец нам устроите… Данс макабр…
— Ничего не понимаю, — сказал Белый. — Какой танец?
— Какой танец? — спросил и Паша Черентай.
У него и лицо изменилось, словно кипяток смыл толстый слой грима. Вместо зловещего аскета с незапоминаюшимися чертами физиономии (мечта разведчика) перед ними сидел средних лет бомжик, испитой, небритый, морщинистый…
— Погодите. — К пленнику подошёл Майор. Он не давал о себе знать с той самой поры, когда незнакомца впустили, — сидел за своим столом да хлебал борщ, ни во что не встревая. — Надо выяснить. Личность. Это моя компетенция.
— Да освободите же его поскорей! — сказал Белый.
— Ты что, правда не помнишь, как вы тут скакали? — сказал Печкин.
— Помню, как сошёл с лестницы… Или я упал с лестницы? — сказал Белый.
— Вы не упали, — сказал Майор. — Вы производили. Совместно с этим. Определённые действия невыясненного назначения. Но я прошу. Провести дознание. Я сделаю это лучше. Чем вы. Потом можно будет расконвоировать. По результату. Учесть сотрудничество со следствием…
— Во-во, — обрадовался Паша Черентай. — Давай, начальник. Эти психи мне морду кипятком ошпарили… Без профилактической беседы…
— Не уроси, — сказал Топтыгин. — Кипятком… Еле тёпленький уже был чаёк-да! А вот посудину ты мне погнул своей башкой! Ответишь!
— Имя. Фамилия. Отчество, — сказал Майор.
— Черентаев Паша… То есть Павел Эмильевич, — сказал бывший незнакомец.
— Ка-ак? — не поверил своим ушам Матадор.
Майор поглядел на сталкера укоризненно: не мешай!
— Эмильевич, — повторил Черентай. — А вам что — тоже смешно? Ничего смешного…
— Год и место рождения, — сказал Майор.
— Одна тысяча девятьсот… семьдесят… нет, восемьдесят… Восемьдесят второй, вот! Город Челябинск!
— Постоянное место жительства?
— А вот этого не имею, — огорчился Черентай. — Я сезонник.
— Семейное положение?
— Я же говорю — сезонник… Одно время подженился в Ростове — но не срослось…
— Имя, фамилия сожительницы?
