это эгоистично, но прямо сейчас я нуждаюсь в чем-то простом и знакомом. Я прижимаюсь к нему, а он кладет руку мне на плечо. Мы некоторое время сидим так, пока он рассказывает о брате и о своей собаке и как научился играть на гитаре новый отрывок.
Вдруг я понимаю, что он не сказал ни слова о нас. А его рука по-прежнему на моем плече, и это я прижимаюсь к нему, а не наоборот.
Я отстраняюсь и вглядываюсь в его лицо. Что-то в нем изменилось.
— Как дела у группы? — спрашиваю я.
Рифер набирает побольше воздуха в легкие.
— Отлично. Правда. Дилэни умница. Спасибо, что познакомила нас.
Тон его голоса застает меня врасплох. Теперь мой черед вопросительно смотреть.
Рифер улыбается и опускает взгляд на руки.
Так значит, Дилэни и Райан пишут свою мелодию.
— Это же здорово, Риф. Я действительно рада, что все получилось.
И я не вру. Я и впрямь рада, что Райан двигается дальше. Но все равно чувствую нотку грусти — и, может, даже сожаления.
Он пожимает мне плечо и поднимается.
— Уверена, что ты в порядке?
— Да, все хорошо, — улыбаюсь я.
Он пару секунд удерживает мой взгляд, а затем идет через двор.
Несколько минут я слушаю Райана и импровизацию группы, затем достаю из сумки свежую пачку писем из Пакистана и провожу по ним большим пальцем. Когда я поднимаю взгляд, надо мной стоит Люк.
— Не против моей компании?
Опускаю взгляд на письма.
— Я занята.
Я надеюсь, что он уйдет, но вместо этого он садится рядом, сползая спиной по кирпичной стене.
— Что это?
— Письма, — говорю я, находя письмо моего друга по переписке, Халиба, и кладу его поверх стопки.
Но как только я начинаю просматривать его, торопясь дойти до перевода, мой мозг словно пронзает молния, и меня начинает тошнить.
О боже!
Мне знакомо это чувство, предвещающее мало хорошего. Благо я ничего не съела на обед, потому что желудок скрутило. Я перекатываюсь на четвереньки и давлюсь.
— Фрэнни! — Люк падает на колени рядом со мной, — С тобой все в порядке?
Я прогоняю из мыслей образ Халиба, лежащего в луже крови на грязной дороге, и смотрю на письмо. Халиб мертв. Я вот-вот задохнусь.
— Нет, — отвечаю я слабым голосом.
— Что такое? Что случилось? Тебя тошнит?
Как я могу объяснить ему это, не сойдя за сумасшедшую? Но когда я смотрю на Люка, подсознание шепчет: он поймет. Он единственный не подумает, что я спятила.
— Я думаю, что Халиб… — Но я не могу произнести это, — Ничего. Все будет в порядке, — говорю я, стараясь сдержать слезы, рвущиеся изнутри.
Люк поднимает письмо и осматривает его. Хмурится.
— Фрэнни, у него все хорошо. Он едет в Афганистан навестить родных и поискать работу. Ничего не случилось.
У меня нет сил спрашивать, как Люк прочитал письмо без перевода.
— Он мертв.
— Ты откуда знаешь?
— Я видела его.
Он на долю секунды кажется потрясенным, и я понимаю, что ошиблась насчет него. Наверное, считает меня чокнутой. Он опускается рядом и обнимает меня за талию.
— Давай я отведу тебя к медсестре.
— Нет! — кричу я, отталкивая его, — Дай мне минутку, — Я ложусь спиной на траву, все еще испытывая тошноту. Видения о Халибе — и о других — не покинут меня. Все началось с Мэтта, но после него были еще многие. Я всегда первой узнавала, если друг семьи или пожилой учитель — те, кого я знала, — умирали. Их лица появляются в моей голове после вспышки молнии. И всегда они мертвы.
Несколько минут спустя я заставляю себя подняться, и Люк провожает меня до кабинета мистера Снайдера, где я пишу письмо Халибу. Если бы я знала, как дозвониться до него, то так бы и сделала, но понимаю, что это бесполезно. Письмо Халиба датировано прошлой неделей. Мистер Снайдер выглядит взволнованным, но обещает перевести письмо и отправить его сегодня вечером.
Весь оставшийся день в школе Люк не отходит от меня ни на шаг. Обычно я бы не стала мириться с такой опекой, но, кажется, его пребывание рядом со мной помогает. Когда мы после школы забираемся в машину, мне немного лучше.
ГЛАВА 11
БЕС ПОПУТАЛ
Я весь на взводе. Перевозбужден. Я хотел знать, зачем аду понадобилась Фрэнни, и теперь я знаю. Видение.
Она забирается в машину, облокачивается на дверь и закрывает глаза. Большую часть дороги я стараюсь не тревожить ее, но больше не могу сдерживаться. Мне необходимо знать.
— Фрэнни?
— Да?
— То, что произошло во дворе, то, что ты видела… такое часто случается?
На ее лице появляется враждебность.
— Я не сумасшедшая, — рычит она.
— Да я об этом и не говорил. Лишь беспокоюсь за тебя.
И еще мне любопытно.
Она смотрит в окно.
— Не часто, иногда.
— Всю твою жизнь?
— Со времени моего… с семи лет.
— И что ты видишь? То, что должно произойти?
Она поворачивается ко мне, и по ее щеке скатывается слеза.
— Мертвых людей. Я вижу их за мгновение перед смертью. — Она опускает глаза на ладони. — Но я не могу остановить этого.
Понимаю, насколько это может быть полезным в преисподней. Если бы мы знали, что души уже в пути… если бы могли отметить их до того, как они попадут в чистилище… наше количество увеличилось бы.
Я стараюсь не выдать оживления ни голосом, ни выражением лица.
— Да уж, тяжко тебе. Ты справишься?
— Наверное, — не слишком уверенно говорит она.
Когда мы добираемся до моего жилого комплекса и заезжаем на стоянку, она с опаской осматривается. Уверен, она не этого ожидала.
— Так вот ты где живешь?
