— Других предложений не будет?
Зал ответил молчанием. Попытка отсидеться в заднем ряду провалилась, и я обреченно придвинул к себе листки.
— Вашему вниманию предлагается повестка дня…
В последующий месяц я спал урывками. Ливенцова с Семенихиным избрали в президиум вместе со мной, но у них вести собрание не получалось. Веи игнорировали замечания Семенихина, очхи подозрительно косились на Ливенцова. Я рычал на тех и других; удивительно, но слушались. Хоть со скрипом, но дело шло. За объединение проголосовали с ходу. Очхи — как один, от веев — чуть больше половины делегации; этого, однако, хватило. Делегации вели себя по-разному. Очхи читали заявления по бумажке, а после голосовали скопом, наши лезли на трибуну болтать и красоваться. После отдельных выступлений в зале поднимался бедлам, нередко перераставший в драку, в театре стали дежурить мои бойцы. Стоило мне позвонить, как «танки» врывались в зал, хватали возмутителей спокойствия и тащили прочь.
— Это произвол! — вопили виновные. — Не имеете права!
Остальные депутаты при этом радостно аплодировали. С обеих сторон. Людям нравится, когда за шкирку берут другого…
Удивительно, но фундаментальные основы будущего государства голосовались легко, страсти кипели вокруг мелочей. Собрание приняло Декларацию политических и экономических прав и свобод (Конституцию отложили на референдум), преобразовало Учредительное собрание в Государственный Совет — парламент нового государства, постановило избрать первого главу страны на своем заседании. На это ушло три дня. Зато неделю обсуждали название страны, ее флаг и гимн. Гимн отложили на потом, и без него хватило. Очхи предложили название: Союз племен Нового Света, веи почуяли в нем клон прежнего Союза и встали на дыбы. Российскую республику Нового Света отвергли очхи. Итогом стало Союзное государство веев и очхи, сокращенно СГВО. Могло быть и хуже. Для флага каждая сторона предложила свой цвет, их соединили в одно — получилось красно-белое полотнище с гербом в центре. На гербе красовался орел, сжимающий в лапах серп и молот — по инструменту в каждой. Орел выглядел растерянно, явно не понимая, чем прежде заняться: жать или ковать? Хватало и дурацких предложений. Веи потребовали запретить компартию как виновницу войны. Очхи взвились, их едва успокоили. Делегация Союза предложила национализировать крупные производства, в этот раз обиделись веи. Не потому, что они были владельцами заводов, просто очхи посягнули на добро веев! В зале начались драки, «танки» выводили зачинщиков, однако собрание гудело. По совету Антона я предложил компромисс: все оставить как есть, но ввести налог на крупные состояния. Этим удовлетворились все.
С открытием Учредительного собрания Антон стал моей правой рукой, даже обеими сразу. Он дежурил за кулисами с ноутбуком и принтером. Когда с голосованием по очередному вопросу случался затык, я объявлял перерыв и летел к нему. Подтягивались Ливенцов с Семенихиным. Антон вытаскивал из памяти компьютера исторические примеры, мы обсуждали их, находили подходящее решение и созывали депутатов. Держа лист с распечаткой, я объявлял предложение, в подавляющем большинстве случаев оно проходило. В глазах депутатов я, наверное, выглядел «головой» и чувствовал себя неловко. По уму собрание следовало вести Антону: в отличие от меня он был к этому готов, только кто стал бы его слушать?
Домой я приходил вымотанный и, перекусив, валился на койку, размышляя над тем, как меня угораздило во все это вляпаться. В один из вечеров ко мне постучал Антон.
— Илья Степанович! — сказал он смущенно. — Извините, что отрываю!
— Да! — подтвердил, подымаясь с койки. — Отрываешь!
— Я насчет Ульяны Ивановны…
— Какой Ульяны? — удивился я.
— Улы…
— Что с ней? — насторожился я.
— Я сделал ей предложение…
— И?
— Говорит: нужно ваше согласие.
— У нее есть брат! — хмыкнул я.
— Иллирик Иванович не против. Ула говорит, чтоб и вы…
«Последняя попытка! — подумал я. — Нет, сестренка, не выйдет! Вскружила голову парню, так что будь добра!.. Я тебя, конечно же, люблю, но не так, как тебе хочется».
— Что ты в ней нашел? — спросил я Антона.
— Илья Степанович! — обиделся он. — Да она!.. Умница, красавица! Лицо, ручки, ушки…
— Ушки у нее знатные! — согласился я.
— А глаза! — продолжил он, не заметив подвоха. — Фигурка!..
— Ладно, Антон! — поспешил я: поток излияний мог оказаться бесконечным. — Я обещал тебе найти невесту, но слова не сдержал. Если мое согласие искупит вину…
Он бросился мне на шею.
— Учти! — добавил я. — Улу нельзя брать в Россию. Вас ждут разлуки…
— Что-нибудь придумаем! — отмахнулся он и убежал.
После его ухода я не мог уснуть. Люди вокруг устраивали жизнь: женились, выходили замуж, наслаждались семейным счастьем. Один я болтался, как гуано в проруби. Отмерил Господь судьбу! Куда ни ткнись, везде облом!
С этими мыслями я уснул и назавтра встал радостный. Наступал конец моим мучениям — последний пункт повестки дня. Как водится, его обсудили в делегациях, те представили предложения. Веи видели на посту Верховного правителя Ливенцова, очхи — Семенихина. Обе кандидатуры внесли в бюллетень, мне осталось провести голосование. Избирательная комиссия, избранная на паритетных началах, рвалась в бой. В связи с особой важностью вопроса голоса решили считать на виду. Я не возражал: какая разница? Кабинки для голосования, изготовленные накануне, ждали избирателей.
— Кто победит, как думаешь? — спросил Зубов накануне.
— Семенихин! — сказал я.
— Почему? — сощурился он.
— Очхи за него проголосуют как один, а из наших Ливенцова кто-нибудь вычеркнет. Не все любят Гордея.
— Посмотрим! — нахмурился он.
Сегодня Зубов выглядел радостным, Ливенцов с Семенихиным тоже улыбались.
«Поработали с делегациями! — понял я. — Каждый уверен в успехе. Не дай бог, если голоса поровну! Все сначала…»
— Напоминаю! — объявил я залу. — В бюллетене нужно оставить одну фамилию! Если не устраивают оба кандидата, вычеркните их, ваш голос против всех будет засчитан.
— Можно вписать и фамилию своего кандидата! — добавил Семенихин.
Я кивнул. Регламентом дозволяется, только зачем писать? Проще вычеркнуть…
Избирательная комиссия приступила к раздаче бюллетеней. Мне выдали бумажку с двумя фамилиями, я занял очередь к кабинкам. Двигалась она медленно: депутаты не спешили. У меня было время подумать. Отныне я член парламента, но его созывают дважды в год, работа не постоянная. Зарплату выдают только в сессии. Хочешь не хочешь, а занятие нужно искать.
«Возьму в банке кредит и куплю ферму! — решил я. — Как члену Госсовета, кредит мне дадут. Часть денег обменяю на золото, притащу из России трактор с навесными орудиями, обойдусь без работников. Стану пахать, сеять, жать… Хорошее дело! Найду себе вейку, вдов хватает. Та, у лагеря, была очень хорошенькая, да и сын — симпатичный. Тихая, спокойная жизнь — что еще нужно, чтоб встретить старость?»
Очередь моя подошла, я нырнул в кабину и вычеркнул из бюллетеня фамилию Семенихина. Хоть одним голосом, а Гордею больше. С чувством выполненного долга я поднялся на сцену. Следом потянулись члены избирательной комиссии: в очереди к кабинкам я оказался последним. Ящик вскрыли, бюллетени вывалили на стол. Члены комиссии встали лицом к залу. Собрание замерло.
— Ливенцов! — объявил член комиссии, показывая залу бюллетень.
— Семенихин! — подхватил другой.
