Кирилл и Ян (сборник)

собиралась послать его, но как-то все цеплялось одно за другое…

Олесе эти объяснения не требовались — она знала, что все сделала правильно и уже мысленно прощалась еще с тремя тысячами, тоскливо понимая, что если тратить такими темпами, но денег не хватит и на неделю.

Маша пошла на кухню, и Олеся следом; усевшись друг против друга, они закурили.

— Если честно, мне ничуть не жалко, — однако тема себя исчерпала, и Маша задумчиво уставилась на странную девушку, так внезапно свалившуюся в ее жизнь, — в одном он прав, — сказала она наконец, — видуха у тебя конкретно не клубная. Давай-ка, вымой голову; потом я тебе черты лица набросаю; может, еще найдем, во что нарядить тебя. Пошли, дам тебе шампунь, полотенце.

Олеся решила, что три тысячи — это фигня, о которой не стоит и думать.

Свою ванную Олеся ненавидела, и совсем не потому, что ванна там пожелтела от ржавчины, а отвалившиеся плитки сравняли количество серых квадратиков с количеством белых — это сущий пустяк; ванная вызывала к жизни самые жуткие воспоминания, которые даже через столько лет Олеся переживала, словно заново. Моясь, она каждый раз прислушивалась к шагам в коридоре, ждала удара в дверь, звона отвалившейся задвижки о кафельный пол и ухмыляющегося мужчину с запахом перегара; ее начинала бить дрожь, мочалка падала из рук, но нагнуться за ней означало потерять контроль над ситуацией, поэтому Олеся поспешно смывала мыльную пену и кое-как вытершись, натягивала джинсы. Она давно решила, что пока отчим будет стаскивать их, успеет сделать с ним… может быть все-таки даже убьет!.. Ну, типа, не нарочно.

— Иди сюда, — Маша включила свет и со стен на Олесю брызнула небесная голубизна.

— Клево… — она даже открыла рот, а Маша засмеялась.

— Ну, ты, реально, инопланетянка. Короче, вот, шампунь; вот, жидкое мыло, если захочешь принять душ. Волосы я тебе потом сама уложу. Держи полотенце, — положив мохнатую простыню голубого, как кафель, цвета, она ушла.

Олеся разделась и взглянув в зеркало, вдруг увидела себя маленькой и жалкой — как бы она хотела входить сюда каждый день, набирать полную ванну и лежать в ней, никого не боясь!.. …Только этого никогда не будет. Даже если сдохнет отчим и я все забуду; даже если выйду замуж… нет, возможно, что и выйду, но ведь за какого-нибудь урода! Они ж все уроды… Она встала под теплые плотные струи, приятно массировавшие тело, и закрыла глаза. Теперь перед ней плясали не звезды, а брызги, то ли д у ша, то ли водопада с фотографии. Олеся чувствовала, что из глаз катятся слезы, но они тут же смывались водой, и ей совсем не было стыдно. Никто не торопил ее, ведь «люд я м тоже надо срать», но тут она вспомнила: …Мы ж идем в клуб!.. И не в нашу вшивую «Яму», а в «Дырявый барабан»! Это ж круто! Возле него вечно такие тачки стоят!..

Выпрыгнув из ванны, Олеся завернулась в простыню; одежда ее лежала рядом, но как же не хотелось надевать ее? От нее даже воняло ужасной прошлой жизнью!.. Она тщательно притерла пол, поставила на место шампунь, выровняла сбившийся ряд красивых баночек с кремами и вздохнула, — Машка, точно, ляпнула не подумавши — она ж выше меня на полголовы, и фигура… не то, что я — глиста, блин… Придется идти, в чем есть…

Натянула джинсы, футболку; засунула поглубже паспорт, предварительно вытащив из него одну пятитысячную купюру, и только потом вышла. После душной ванной Олеся почувствовала себя пьяной; только опьянение казалось гораздо приятнее, чем от вина — это было опьянение счастьем, от которого возникала только легкость и никакой головной боли.

— Маш! — позвала она, — ты где?

— Иди сюда! — раздался голос с кухни.

Посередине стоял табурет, на столе лежал фен, стоял баллончик с лаком.

— Садись, — и Олеся села.

Зеркала не было, поэтому она не знала, что с ней делают, чувствуя лишь нежные прикосновения, разбиравшие ее жиденькие волосы на отдельные пряди.

— Только, слушай, — Машин голос звучал сзади, и Олеся не могла видеть ее лица, — если в клубе встретим знакомых, не вздумай залепить, насчет сестры.

— Почему?

— Да потому что нет у меня сестры! Понятно?

Олеся никогда не задумывалась, каким образом людям приходят всякие гениальные мысли, но то, что мысль была реально гениальной и пришла, вроде, ниоткуда — факт; сознание, сжавшееся в темный комок от последней Машиной фразы, вдруг озарилось яркой вспышкой и все стало так безусловно, так понятно, что даже удивительно, почему они обе не додумались до этого раньше.

— А чего ты так уверена? — Олеся хотела повернуться, чтоб увидеть реакцию, но Маша твердым движением вернула ее голову на место.

— Не вертись! Почему я уверена?.. Да потому что знаю!

— Но ты ж сама говорила, — Олеся послушно смотрела вперед, на магнитики, облепившие холодильник, — у твоего отца до Риты было две жены; ты — от первой, а, может, я от второй. Вот и получится, что я твоя сводная сестра.

— Прикольно, — Маша усмехнулась, — но бред. Отец от меня ничего не скрывает.

— А если он сам не знал? — Олеся вспомнила собственную историю, — бывает же так — муж уходит и не знает, что жена залетела; срок еще маленький.

— Бывает, конечно, всякое… — Машин голос стал менее уверенным, но абсурд всегда остается абсурдом, даже если выглядит более-менее правдоподобно, — чтоб доказать, что мы сестры, надо сделать генетическую экспертизу, а без этого…

Олеся понимала, что экспертиза покажет правду, и усмехнулась.

— Я ж просто… но может ведь быть такое?

— Теоретически, может.

— Вот, и я о том же! — воодушевилась Олеся, — а если у меня нет прошлого, так давай придумаем его, как придумали мне имя. Ты не переживай, если захочешь, потом я исчезну — скажешь всем, что сестра уехала домой, а?

— Ты реально прикольная девчонка…

— Я ж и по возрасту подхожу!.. Типа, младшая сестра, а, Маш?.. Ну, пожалуйста…

— И откуда, в таком случае, ты ко мне приехала?

В самом вопросе крылся главный ответ, поэтому Олеся вскочила, бросилась Маше на шею и даже коснулась губами ее щеки, вдохнув тонкий приятный аромат.

— Сядь! — не слишком строго скомандовала Маша, — я еще не закончила! А если я — старшая сестра, ты должна меня слушаться.

Можно было б, конечно, спросить у «старшей сестры», на чьи деньги они собираются гулять, но Олеся послушно уселась на место и снова вперилась в холодильник.

— Откуда я приехала?.. — у нее было плохо с географией, поэтому она сказала, — из Урюпинска. Анекдот помнишь?

— Анекдот-то я помню, — Маша вздохнула, — а ты знаешь, где находится тот Урюпинск?

— Нет.

— И я не знаю, так что, давай — ты приехала из Сибири; вот, просто из Сибири.

— Давай!

— Ох, Олеська, — Маша впервые употребила имя, — реально прикольная ты девчонка… все, глянь, — она поднесла зеркало, и вместо привычных «сосулек», смешно огибавших уши, Олеся увидела локоны, обрамлявшие лицо и делавшие его совсем взрослым.

— Класс… — выдохнула она, — точняк, ты б могла работать парикмахером…

— Нет уж, лучше я буду врачом, как отец, — Маша засмеялась, — а теперь я тебя нормально накрашу. Кстати, ты есть хочешь?

— Не то, чтоб… я не знаю.

— Не, ты, точняк, инопланетянка; если хочешь, так и скажи! — впрочем, ответа Маша ждать не стала, а наклонилась, держа в руке кисточку для туши.