— Это… Можно мне закурить?
— Пожалуйста.
Сондгард подождал, пока Хенли зажег сигарету. Капитан размышлял, было ли это обычной манерой поведения Хенли, или актер пытался быть задиристым, потому что перед ним сидел полицейский, или он действительно сожалел о том, что выбрал на лето именно эту работу.
Когда Хенли наконец закурил, но еще не успел ничего сказать, Сондгард повторил свой вопрос:
— Что вы имели в виду, когда сказали: «Если это будет сезон»?
— Мы собирались открыться через полторы недели. Если до тех пор вы не раскроете убийство, разве вы позволите нам открыться?
— А почему нет?
Хенли пожал плечами.
— Ладно, — проговорил актер, словно ненадолго откладывая эту тему. — Что, если здесь произойдут еще убийства?
— А вы полагаете, что они могут произойти?
Хенли кивнул в сторону репетиционного зала:
— Они так думают.
— Почему?
— Маньяк никогда не убивает один раз. Вы ведь думаете, что это один из нас, не так ли?
— Необязательно.
— Они думают, что так.
— А вы?
Актер снова пожал плечами, отметая еще одну тему.
— Кроме того, они говорят об отъезде отсюда.
— Другие актеры?
— Вся труппа. Никто не хочет быть следующим.
Сондгард отметил, что начинает раздражаться. В словах Хенли чувствовался некий скрытый подтекст, намек, может, на то, что не стоит особо полагаться на Сондгарда в данной ситуации, или на то, что другие актеры слишком заняты сами собой. Сондгард постоянно напоминал себе о недостатке компетентности и опыта в подобных делах, но он не любил, когда подобные напоминания исходили от кого-то другого.
Капитану не удалось полностью скрыть свое раздражение, когда он произнес:
— Мы приложим все силы, чтобы никто не стал следующим. Для начала я хотел бы вернуться к допросу.
Как обычно, Хенли в ответ пожал плечами. Актер всем своим видом демонстрировал, что Сондгард не сможет его разочаровать, поскольку Хенли сразу не слишком полагался на капитана.
— Для начала, — предложил Сондгард, — я хотел бы, чтобы вы изложили мне свою краткую биографию. Где вы работали, где вы жили.
— Конечно.
Даже в этой короткой реплике звучало что-то оскорбительное. Хенли потянулся и стряхнул пепел с сигареты, затем откинулся на стуле и, уставившись в потолок, начал перечислять:
— Я родился в Бостоне, а рос в разных местах по всему миру. Мой отец — армейский офицер. Он хотел, чтобы я поступил в Вест-Пойнт, но с меня хватило детства, проведенного на военных базах. В день восемнадцатилетия я записался в армию и справился с этим. Мой отец так и не простил мне, что я пошел в армию добровольцем. Когда в двадцать один год я ушел из армии, то уехал в Лос-Анджелес. Я демобилизовался в Техасе, и мне было все равно, куда ехать, вот я и поехал в Лос-Анджелес. Я проболтался там около года, познакомился с несколькими актерами, заинтересовался их работой. Но там главной задачей их было получить собственную серию вестернов, а мне это слишком напоминало армию. Поэтому я поехал в Нью-Йорк. Я сыграл в четырех пьесах, все они шли вне Бродвея, и три маленькие телевизионные роли: одну из них в мыльной опере, один раз я сыграл в кино в массовой сцене, один раз я был занят в маленькой роли в рекламе. Я был одним из членов футбольной команды, которая носилась по полю и бросала друг в друга коробку с хлопьями. Позапрошлым летом я работал в театре «Тент» в Пилликоке, в Пенсильвании. В прошлом году я работал с труппой «Темные лошадки» в Эстес-Парке в Колорадо. А нынешним летом я оказался здесь.
— Вы никогда не работали в одном и том же театре больше одного сезона?
— А зачем мне это нужно? Каждый год новое место отдыха.
— Понятно. А чем вы зарабатываете на жизнь в Нью-Йорке, когда нигде не играете?
— Я занимаюсь страхованием безработных.
— Вы посещаете актерские классы?
— Нет. Подобные заведения — это фикция, искусственно созданные рабочие места для неудачников.
И снова скорее профессор Сондгард, а не капитан Сондгард изучал актера. Хенли представлял собой обычного обитателя университетских городков: высокомерный и самоуверенный, но быстро соображающий и способный сдержать свою хвастливость во время представления. Вначале такой тип полагается только на гибкость и приспособляемость молодости, но когда молодость уходит, он становится потерянным и ожесточенным.
Теперь, когда Сондгард разобрался в Хенли, капитан задал ему вопрос с меньшим раздражением:
— Сколько вам лет сейчас?
— Двадцать семь.
Значит, у него еще есть несколько лет до начала спада. И актер был, видно, готов к неудачам. Сондгард взглянул в свои записи и спросил:
— У вас были когда-нибудь проблемы с полицией? Помимо штрафов за не правильную парковку и тому подобного.
— Пьянка и нарушение общественного порядка один раз в Лос-Анджелесе, — беззаботно ответил Хенли. — Наша компания устроила вечеринку на пляже. Она получилась немного буйной.
— Это все?
— Да, все.
— Хорошо. Теперь о сегодняшнем дне. Вы были на репетиции.
— Если это можно так назвать.
Сондгард приподнял бровь:
— Вам не понравилось?
— Любители, получающие зарплату.
— Но сегодня только первый день репетиций, не правда ли?
— Вам не нужно целый час обнюхивать протухшее яйцо, чтобы понять, что оно испорчено.
— Ладно, это не важно. Вы находились на репетиции. Вы хотя бы раз выходили из комнаты?
— Конечно. Пребывание там было просто выброшенным временем для большинства из нас. Кемпбелл и Лейн работали всю репетицию.
— Во сколько вы выходили?
— Около половины третьего.
— Как долго вы отсутствовали?
— Может быть, пятнадцать, может быть, двадцать минут. Я поднялся наверх и выкурил сигарету.
— Значит, вы вернулись в комнату примерно без четверти три.
— Весьма возможно.
— Хорошо, но не точно. Вы не помните, другие актеры выходили из репетиционного зала после полудня?
— Конечно. Все выходили рано или поздно. Пребывание там нельзя назвать очень воодушевляющим.
— Выходил ли кто-нибудь после того, как вы сделали перекур?
Хенли пожал плечами:
— Я не знаю, но полагаю, что да. Я не обратил внимания.
