Человек за столом вынул изо рта сигарету и указал мундштуком на деревянный стул, стоявший напротив него.
— Садись.
Его хриплый голос был совершенно бесстрастным.
Я сел, сложил руки на коленях, не зная, что мне с ними делать, встретился с ним взглядом — с глазами его глаз — и пожалел, что не могу перестать моргать.
Он посмотрел на одну из бумаг, разбросанных по столу, и спросил:
— Сколько времени ты работаешь на Наполи?
— На кого? — не понял я.
Он снова взглянул на меня, и на его лице наконец появилось выражение: он смотрел теперь понимающе-сочувственно и насмешливо.
— Не отнимай у меня время, парень,— попросил он.— Мы знаем, кто ты.
— Я — Честер Конвей,— сказал я, охваченный внезапной надеждой, что все это еще может оказаться ошибкой.
Не оказалось.
— Я знаю,— повторил он.— И ты работаешь на Соломона Наполи.
Я отчаянно замотал головой.
— Может, это какой-то другой Честер Конвей,— быстро заговорил я.— Вы смотрели телефонные справочники всех районов? Одно время, года два назад, мне все время звонили…
Он хлопнул ладонью по столу. Негромко, но я тут же замолчал.
— Ты в приятелях с Ирвингом Фалько.
— Ирвинг Фалько…— протянул я, стараясь вспомнить, откуда я знаю это имя. Затем воскликнул: — Конечно! Сид Фалько! Я с ним в покер играю.
— Ирвинг Фалько,— повторил он.
Я кивнул. Неожиданно я почувствовал себя почти счастливым, услышав наконец хоть что-то, что было мне понятно. Это ничего не меняло, ничего не объясняло, но, по крайней мере, я мог что-нибудь ответить.
— Ну да, это он,— сказал я.— Но мы зовем его Сид, как в том фильме с…
— Его зовут Ирвинг.— Он выглядел так, как будто начинал терять терпение.
— Ну да,— согласился я.
— Так вот,— сказал он.— Ирвинг Фалько работает на Соломона Наполи.
— Возможно. Я не очень хорошо его знаю, только по покеру, и мы не разговариваем о…
Он ткнул мундштуком в мою сторону.
— И
— Нет,— сказал я.— Честно. Я таксист, я работаю на «В. С. Гот Сервис Корпорейшн», Одиннадцатая авеню, и…
— Мы это знаем,— перебил он меня.— Мы все знаем о тебе. Мы знаем, что у тебя есть честный заработок, но каждую неделю ты проигрываешь в карты в два раза больше. Плюс к этому ставишь на лошадок, плюс…
— Да ладно,— возразил я.— Я же не всегда проигрываю. Последнее время карта не идет, но это может случиться с каждым…
— Заткнись,— сказал он.
Я заткнулся. Он продолжал:
— Один только вопрос — что ты делаешь для Наполи? — Он демонстративно посмотрел на свое запястье, где поблескивали массивные часы на тяжелом золотом браслете.— У тебя десять секунд.
— Я не работаю на него,— сказал я.
Юный белокурый эсэсовец передвинулся в поле моего зрения справа. Никто не произнес ни слова. Мы смотрели на человека за столом, а он смотрел на часы, потом он кивнул головой, опустил руку, взглянул на эсэсовца.
— Займись им.
— Я не знаю никакого Наполи! — закричал я в отчаянии.
Эсэсовец подошел ближе и взял меня за правую руку, а второй парень — за левую, и они подняли меня, стащив со стула.
— Я вообще не знаю никого по имени Наполи! — орал я.— Честное слово, клянусь Богом!
Они подняли меня так высоко, что я касался пола только носками, и быстро поволокли к двери, а я вопил не переставая, не веря, что все это происходит на самом деле.
Мы были уже в дверях, и тут вдруг этот, за столом, оборвал все мои вопли одним словом, произнесенным подчеркнуто мягко:
— О'кей.
Эти двое тут же развернули меня, подтащили обратно к стулу и усадили на прежнее место. У меня болели плечи и руки, я охрип и, кажется, был на грани истерики, и я не сомневался, что волосы мои поседели. Но я был жив. Я сглотнул, заморгал и взглянул на человека за столом.
Он медленно кивнул.
— Ну хорошо. Я тебе верю,— сказал он.— Мы тебя проверяли, узнали, что вы кореши с Фалько, и решили, что надо кое-что уточнить. Так, значит, ты не работаешь на Наполи?
— Нет, сэр,— выпалил я.
— Хорошо,— повторил он.— Как Луиза перенесла все это, не знаешь?
Я почувствовал, как все мои внутренности проваливаются куда-то вниз. «Опять начинается»,— подумал я и через силу ответил:
— Извините, я не знаю, о ком вы.
Он взглянул на меня нахмурившись, как будто не понимал, зачем я лгу на этот раз.
— Брось,— сказал он.
Я совершенно искренне ответил:
— Извините, я вовсе не хочу неприятностей — ни с вами, ни вообще,— но я не знаю никакой Луизы.
Он откинулся назад, ухмыляясь, как будто я только что признался в чем-то непристойном.
— Значит, у тебя с ней было кое-что, а? Это самое, а?
— Извините, нет. Я вообще не помню, чтобы у меня когда-либо была девушка по имени Луиза. Может, еще в школе, не знаю.
Ухмылка постепенно исчезла, снова уступив место прежнему хмурому выражению. Он разглядывал меня довольно долго, а затем сказал:
— Что за чушь.
— Извините,— повторил я.
Голова моя все сильнее втягивалась в плечи. Это происходило как-то само собой, помимо моей воли. К тому моменту, когда я отсюда выйду,— если только это когда-нибудь случится,— она, видимо, втянется так глубоко, что плечи закроют уши, и я уже ничего не смогу больше слышать.
— Ты был знаком с Маккеем достаточно хорошо, чтобы заходить к нему домой, и ты не знаешь, как зовут его жену. Что за чушь?
— Томми Маккей? Так это его жена? — Неожиданно я разволновался еще сильнее, чем раньше: ведь ясно, что я должен был бы знать, как зовут жену Томми, и теперь все, что бы я ни сказал, будет выглядеть враньем.
Он опять медленно кивнул.
— Вот именно,— сказал он.— Это его жена. Что, не видел ее никогда?
— Да нет, видел,— признался я.— Иногда она открывала дверь, когда я приходил, иногда к телефону подходила, когда я звонил. Но мы никогда не разговаривали ни о чем. Вообще никогда.
— И Маккей никогда не говорил: «Это моя жена Луиза»?
Я покачал головой.
— Обычно я даже в квартиру не входил. Я передавал ему деньги, или он мне — вот и все. Иногда, когда я туда заходил, его жены не было дома. Он никогда не представлял нас друг другу. Я был его
