— Так мы не договаривались, — повторил голос и повесил трубку.
Отведя руку с трубкой от уха, я спросил Рембека:
— В какой степени можно рассчитывать на этого человека?
— Он получил информацию из первых рук. Его словам можете верить на сто процентов.
— Значит, самоубийство, — заключил я и повесил трубку. Я заметил мелькнувшую на лице Керригана тень облегчения, быстро сменившуюся его обычным выражением невозмутимого спокойствия.
— Это снимает с Роджера обвинение? — предположил Рембек.
— Обвинение снимает, — подтвердил я, — но из списка его мы пока не вычеркиваем.
Рембек обрадовался, что убийцу настигло возмездие, но вернуться в прежнее состояние ему было трудно. Не глядя на Керригана, он хмуро бросил:
— Ладно. Если понадоблюсь, я здесь.
— А как насчет полицейских досье на моих подозреваемых?
— Ах, — вздохнул он, — я совсем забыл с этим происшествием. Верхний ящик стеллажа, в конверте.
— Хорошо. Спасибо.
Когда он ушел, Керриган спросил меня:
— Я теперь свободен?
— Да. Адвокат Рембека тут?
— Который? Кэнфилд?
— Да. Если он тут, я хотел бы… нет, погодите-ка. У Рембека что, есть еще адвокаты?
— Разумеется. У него их два. Кэнфилд — юридический консультант корпорации, а не личный адвокат Эрни.
— Жаль, что я этого раньше не знал, — сказал я. — Ладно, и кто же его личный адвокат?
— Сэм Голдберг. Он был в первом списке. Но у него есть алиби.
— Он тоже здесь?
— Не знаю. Возможно.
— Я хотел бы с ним поговорить, — сообщил я.
— Пойду погляжу, — с этими словами Керриган вышел.
Пока я ждал, я проглядел досье моих шестерых подозреваемых. Там было что почитать.
За Керриганом, как он и говорил мне во время нашей первой беседы, по гражданской части ничего не числилось. Однако в армии он был под трибуналом и сидел в тюрьме по обвинению в оскорблении офицера. Подробности не сообщались.
Мэттью Сиэя в середине пятидесятых годов неоднократно задерживала полиция: три раза за хранение наркотиков, один раз за участие в совращении несовершеннолетних, один раз за избиение матроса в каком-то ист-сайдском баре, один раз за автомобильную кражу и два раза за хранение и продажу порнографии. Последний раз его арестовали семь лет назад, но в тюрьме он ни разу не сидел, хотя несколько раз его приговаривали условно.
Луис Хоган, как он и сообщил мне раньше, был совершенно чист.
Джозеф Лайдон дважды подвергался аресту, но в заключении ни разу не был. Первый раз его арестовали за нарушение закона Салливана — нелегальное ношение оружия, а второй — по обвинению в оскорблении личности, имевшем место в результате драки с квартиросъемщиком в одном из его зданий.
У Фрэнка Доннера был самый длинный «послужной список», но в тюрьме он сидел только дважды; один раз в начале тридцатых годов за разбойное нападение с применением огнестрельного оружия и один раз — в конце сороковых за шантаж и подделку документов. По остальным обвинениям, начиная со взяточничества и вымогательства и кончая поджогом и грабежом, его либо отпускали за недостатком улик, либо давали срок условно. За последние двенадцать лет его не арестовывали.
Уильям Пьетроджетти дважды арестовывался и дважды отсидел в тюрьме: первый раз в 1947 году за мошенничество с сокрытием налогов, а второй — в 1952-м за махинации с краденой собственностью.
Шесть досье представили мне мрачную картину, но я знал, что это лишь видимая часть айсберга. Множество преступлений, в которых эти шестеро никогда официально не обвинялись, были скрыты под водой.
На мой взгляд, можно было бы спокойно выбрать любого из них, отдать его на растерзание Рембеку и жить с сознанием того, что за что-то в своей жизни данный человек наверняка заслужил наказание, даже если не за убийство Риты Касл. У меня даже возник соблазн завершить это дело именно таким образом; подставить, скажем, Керригана, или Доннера, или Сиэя, забрать свое вознаграждение в пять тысяч долларов и вернуться к моей стене. В самом деле, какая разница, будет ли наказан убийца Риты Касл или другой убийца? В мире столько преступлений совершается безнаказанно, только эти шесть досье свидетельствуют о массе открытых и сокрытых от полиции преступлений, оставшихся без наказания. Так какая разница?
Однако я не мог так поступить. Меня удерживало не чувство ответственности, не желание увидеть, что свершилось правосудие, и даже не интерес к тому конкретному поручению, которое я взялся выполнить. Просто я был профессионалом, и мне нужна была полная отдача в работе. Я намеревался отправить под суд — или отдать в руки Рембека, в зависимости от ситуации, — только того человека, виновность которого я докажу.
Изучая досье и размышляя над своим отношением к работе, я услышал вдруг у себя за спиной голос Рембека:
— Для чего вы хотели видеть Голдберга?
— Оставайтесь и послушайте, — предложил я.
— Он не имеет никакого отношения к корпорации, — возразил Рембек. — Он — мой личный адвокат.
— И все же, — настаивал я, — мне есть о чем с ним потолковать.
— Вы ищете кого-то внутри корпорации, — уточнил он. — Сэм Голдберг вам помочь не может.
— Рита Касл была частью вашей личной жизни, — напомнил я ему. — Поэтому я и хочу побеседовать с вашим личным адвокатом.
— Он вам не нужен.
— Либо я говорю с ним, либо выхожу из дела.
— Вы хотите бросить расследование? Вы все время мне этим угрожаете. Вы и в самом деле хотите бросить?
«Да будь на то моя воля, я бы никогда и не взялся!» А вслух я сказал:
— Если мне не удастся поговорить с Сэмом Голдбергом, брошу.
— Ну и бросайте! — отрезал Рембек. — До свидания. — И он вышел из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.
Глава 24
У входной двери меня остановил Керриган. Он хотел выяснить, что же происходит, и я сообщил ему, что Рембек согласился на мое увольнение. Он не понял:
— Вы хотите сказать, что объявили забастовку?
— Нет. Я хочу сказать, что еду домой и выкидываю все это из головы.
— Не может быть!
— Очень даже может.
Я вышел. Швейцар внизу козырнул мне, назвал «сэр», спросил, не нужно ли мне такси? Я зашагал прочь, не потрудившись ответить и сделав вид, что не замечаю его присутствия, дошел до метро и сел на поезд, идущий в Куинс.
В доме было очень пусто. Я позвонил Кейт в Патчог и сказал, что она может вернуться домой, я отказался от работы. Ей захотелось узнать почему, и я объяснил, что мой работодатель препятствует дальнейшему ходу расследования. Она спросила, не предлог ли это, чтобы не работать вообще, и я
