науке, и на протяжении XVIII века они давали лучшее, после шотландских университетов, научное образование в мире».[243] Такова плеяда ученых-практиков: «интеллектуальный отец капитализма» А. Смит, основатель современной геологической теории доктор Геттон, «владелец воздуха», святой отец Дж. Пристли, открывший кислород, наконец, Вениамин Франклин, которого иные называли «Бэконом XVIII века». Центрами научного прогресса становятся шотландские и новые английские университеты, где практика теснейшим образом увязывается с теорией. Деловые люди стараются следовать совету лорда Болингброка: «Давайте удовлетворимся частным, или экспериментальным знанием…»[244]
Интересна фигура Джозефа Пристли (1733–1804). Священник, ученый, мыслитель, педагог принадлежал к движению «рациональных диссидентов», выступающему за реформирование английской конституции и расширение прав и свобод личности. Читателю Пристли известен как ученый, «открывший кислород». Мало кто знает, что он был еще и педагогом. Он обучался в академии Дэвентри (1752–1755), учебном заведении нового типа, где, по словам Р. Уоттса, давалось самое «лучшее для своего времени высшее образование». В те времена Оксфорд и Кембридж превратились скорее в «стойло» для породистых английских джентльменов, нежели выступали в роли цитадели серьезной науки. Средние школы Британии находились в упадке. Разносторонняя личность Дж. Пристли немало дала английской системе образования. Он читал лекции по химии, анатомии, языкознанию, литературе, истории и праву. Он издал «Начала английской грамматики» (1761). Студенты Уоррингтонской академии, где он преподавал, получали на его лекциях внушительный запас знаний. Когда же он вынужден был покинуть ее стены, ректорату пришлось поделить чтение его курсов между тремя различными преподавателями.
Майкл Фарадей.
В трудах Дж. Пристли сформулирована идея прогресса цивилизации, который ставится им в зависимость от трех главных моментов – прогресса образования, факторов разделения труда, форм государственного и общественного правления. Последнюю сферу он называл «великим орудием прогресса человеческого рода». Пристли говорил, что благодаря этим факторам люди позднейших столетий стоят… выше людей предшествующих веков при одинаковом их возрасте. К такому прогрессу рода грубые животные не способны. «Ни одна лошадь этого столетия, по-видимому, не стоит выше лошадей прошлых эпох, и если имеется какой-нибудь прогресс в отношении рода, то он обязан нашим способам разведения и дрессировки лошадей».[245] А как сказал поэт: «Все мы немножко лошади!» Вскоре Дж. Пристли избирают в Королевское общество за создание научно-популярной работы по истории электричества (1766). Дж. Бентам, подчеркивая его роль в вопросе повышения престижа академии, писал: «Уоррингтон был тогда образцовым местом. Там жил Пристли». Он поддержал Великую Французскую революцию и решил уехать в Америку. Там, по предложению Джефферсона, им будет специально написана для института государственного образования в Вирджинии книга «Советы по организации государственного образования».[246]
Все заметнее и ощутимее прогресс и фундаментальных наук. Одним из наиболее выдающихся представителей экспериментального знания стал английский физик и химик Майкл Фарадей (1791–1867). Его предки были кузнецами. Показателен сам факт того, что выходец из подобной семьи получил в Англии возможность стать великим ученым. Свой трудовой путь он начинал с профессии переплетчика книг. Вскоре проявился его интерес к изучению тайн и загадок природы. В 1812 г. Фарадей попадает на лекции светила тех лет сэра Хэмфри Дэви. Прослушав их, он не сомневается в правильности избранного пути. Через год по рекомендации того же Х. Дэви его назначают ассистентом в лабораторию Королевского института Великобритании (важнейшего научного центра страны). Вместе с патроном молодой человек совершает путешествие по Франции, Италии и Швейцарии. В 1825 г. Фарадей стал директором лаборатории, а затем назначается пожизненным профессором химии в Королевский институт. Фарадей внес немалый вклад в науку: обнаружил химическое действие тока и электромагнитную индукцию, установил взаимосвязь между явлениями магнетизма, света и электричества, стал основоположником учения об электромагнитном поле («отцом электроники»).
Его исследования в области электромагнетизма и электрической индукции привели к тому, что колоссальная область электротехники стала, по сути дела, его вотчиной. Он – не только «царь физики», но и Орфей всей электрической Одиссеи. Никто не мог с таким искусством рассказать молодежи о свойствах физики и химии. Со времени его первой работы по физике (о «поющем пламени», 1818 г.) он сумел совершить столько, что у нас не хватит строк для перечисления даже его основных трудов. Так же, как он «играл земным магнетизмом, как волшебник магическим жезлом», он погружался в тайны природы, будучи уверен в единстве всех ее сил. Фарадей признавал действие физических сил на расстояние, был убежден в существовании телегенеза и телепатии. Он же в 1832 г. в общей форме высказал и теорию телеграфа, которая вскоре воплотилась в жизнь. Его называют великим благодетелем мира. «Только после исследований Фарадея в области электромагнетизма и индукционного электричества… появилась возможность превратить электричество в послушного слугу человека и совершать с ним те чудеса, которые творятся теперь», – писал Я. В. Абрамов. Он благороден, справедлив, гуманен и добр. «Он был демократом, готовым бунтовать против всякого авторитета, желающего незаконно ограничить свободу мышления», – писал Тиндаль. Его приоритетными интересами были – наука и образование. Правительству, предложившему ему государственную пенсию за открытия, он писал: «правительство поступает совершенно справедливо, награждая и поддерживая науку». Фарадей решительно помогал всем, кто нуждался в помощи. При этом он сам был абсолютно равнодушен к деньгам. Промышленные общества предложили ему заработать очень большие деньги путем «профессиональных услуг». Он пару раз выполнил их пожелания и сделал ряд анализов, но затем решительно оставил эти занятия, отдав все силы и время фундаментальной науке. Когда к нему обратилась комиссия Британского общества естествоиспытателей с запросом, что надо сделать правительству для улучшения положения ученых и представителей науки, Фарадей написал: «правительству ради своей выгоды следовало бы ценить людей, служащих стране и приносящих ей честь», и что «во множестве случаев, требующих научных знаний, правительству следовало бы пользоваться учеными». Но, к величайшему сожалению, в его Англии эта разумная и крайне эффективная практика не реализуется так, как это должно было бы быть с пользою для всех. Очевидно, продолжал ученый, «правительство, еще не научившееся уважать ученых как особый класс людей, не может найти верных путей и средств вступать с ними в сношения». Так, премьер Мельбурн, несмотря на уже всемирную славу Фарадея, ничего не слышал о нем и лишил его пенсии («какой-то химик»). Правда, будучи фантастическими невеждами, иные правители отделываются орденами да званиями. Впрочем, великий ученый был равнодушен к наградам, которыми его, «царя физиков», вскоре стали осыпать все страны Европы. Дважды отклонил он просьбу и собратьев- ученых стать президентом Королевского общества (Академии наук), мудро сказав: «Я хочу остаться до конца жизни просто Майклом Фарадеем, и позвольте мне вам сказать, что если бы я принял честь, которою удостаивает меня Королевское общество, я не мог бы более ручаться за непорочность своей души». Зная дрязги, зависть, склоки, что нередки среди академиков, он был прав. Он как-то бросил: «Факты были для меня важны, и это меня спасло».[247] Мы же полагаем, что лишь понимание элементарного факта главенства науки как формы жизни и существования большинства может «волшебным образом» снять груз проблем человечества.
В дверь цивилизации все явственнее, настойчивее стучится «машинный век»… Шотландец Джемс Уатт (1736–1819) – одна из интереснейших фигур. Среди его предков, шотландцев, были учителя математики и мореходства, создатели кораблей и строительных кранов, музыкальных инструментов… Его отец и мать были образованными людьми. Джеймс Уатт с детства отличался необычайной любознательностью и любовью к чтению. В гимназии он овладел латынью, преуспел в математике и астрономии, увлекся анатомией (однажды его поймали с головой мертвого ребенка, которую он хотел препарировать). Уатта влекли все области знания. В мастерской он помогал отцу тому собирать машины. Судя по всему, быть ему оптиком, мастером математических инструментов. В те годы это означало что-то вроде «ученого-механика». В Лондоне он некоторое время ходил в учениках. Вернувшись в Глазго, Уатт пытается найти работу. Ему повезло. В местном университете освобождается место мастера по изготовлению научных инструментов. Так способности юноши и его трудолюбие завоевали ему признание.
Профессор Робинсон (тогда еще студент) писал: «В его руках все становилось началом научной работы, все превращалось в науку… При его общепризнанном умственном превосходстве над сверстниками, в характере Уатта была какая-то удивительная наивная простота и открытость, которые делали
