если вдруг кто-то начнет ей колоть глаза, говоря о том, что она состоит в основном из идиотов или воров, и что вскоре в этой стране явится «мститель» и «судья», она начинает тихо ненавидеть такого философа. Вскоре он закрыл курс, отказался от карьеры профессора и покинул Берлин, поселившись во Франкфурте- на-Майне, где и прожил безвыездно 28 лет (Э. Ватсон).[591]
Впрочем, и самому Шопенгауэру была свойственна противоречивость… Биограф отмечал: «Шопенгауэр принадлежит к тем людям, в груди которых живут две души. Он принадлежит к числу великих раздвоенных натур, способных погружаться в себя на такую же тревожную глубину, как Августин, Абеляр, Петрарка, Руссо, Вагнер, Ибсен». Сам человек науки, он терпеть не мог ученых фарисеев. Да и что можно ожидать от «этих бездельников, профессоров философии»! (Письмо Шопенгауэра Фрауэнштедту.) Он считал необходимым поставить истинную философию на место той ничтожной, полной самомнения, мнимой и извращенной «мудрости», что ныне повсюду господствует в немецких университетах.[592] Разумеется, не только к Германии обращена шопенгауэровская фраза-молния, выхватывающая из мрака рабского бытия облик современного нам «интеллектуала», – этакого холеного холуя с золотым пером!
В своем главном сочинении «Мир как воля и представление» Шопенгауэр говорит о том жалком и позорном положении, в котором оказалась в современном обществе философия – эта наука наук. Правители видят в философии лишь средство для достижения своих целей. Профессуру заботит ремесло, которое обеспечивает их куском хлеба. Они идут в науку, ручаясь за благонамеренность. Они готовы служить любой власти и любым идеям. Их интересуют «не истина, не ясность, не Платон, не Аристотель, а те цели, на службу которым они наняты, – вот что является их путеводной звездой, а затем и мерилом…» Поэтому они и меняют убеждения с легкостью. Но если это так, то чего ждать от подобной философии, истории, политологии, любой другой социально-политической науки? Низведенная до уровня хлебного ремесла, она непременно вырождается в софистику. Ведь правило «Чей хлеб ем, того и песенку пою» действует с давних пор. Именно поэтому зарабатывать философией деньги было у древних признаком «софиста». Но раз в этом мире царит посредственность (в том числе и во власти), то она, естественно, и востребована в первую очередь. Мы не раз испытывали на себе враждебность толпы («духовной черни каждой эпохи»), равно как и элиты, к прекрасному и возвышенному! Мы видим, говорит философ, «во всех немецких университетах милая посредственность силится создать собственными средствами еще не существующую философию и притом, согласно предписанной мерке и цели, – зрелище, глумиться над которым было бы почти жестоко».[593]
Артур Шопенгауэр.
Его считают идеологом пессимизма. Он относился с предубеждением ко всему, что многие считали прекрасным (наука, культура, женщины). Мир существует лишь как представление. Академии и вузы казались ему ложными призраками мудрости, «которая сама здесь и не ночевала, а находится где-нибудь далеко отсюда». Мир порочен, а человек руководствуется в жизни слепыми порывами и инстинктами. Поэтому деятельность его чаще всего бесцельна. В итоге все надоедает и осточертевает. Такая жизнь становится настоящим мучением. Но ничтожество и пустота «предпочительнее беспросветного страдания и бесконечных мучений».
Перед нами предстает духовный чернец, призывающий отречься от страстей, ибо мир – ничто. Единственное, в чем он видел какой-то смысл, – в служении Искусству. Только оно делает из нас стоящих людей. Художник – гений постижения. Тот, кто захочет почерпнуть в трудах Шопенгауэра ценное, да обратит свой взгляд на «Афоризмы житейской мудрости». «Афоризмы», говоря словами философа, пожалуй, искупают «ничтожество и пустоту» его жизни. Эта небольшая книжица (1851), хотя и носит в оригинале название «Второстепенные произведения и пропущенные места», после смерти автора выходит на первое место. Полагаем, однажды Шопенгауэр, утомленный и подавленный безрадостностью его собственной философии, понял, что обычному народу нужно (если не в реальности, то по крайней мере в идее) обрести надежду на счастливую или хотя бы мало-мальски сносную жизнь… Поэтому и введение в книгу «Афоризмы» он начинает совсем с других позиций, нежели те, что ранее утверждал: «Понятию житейской мудрости я придаю строго имманентный смысл: под ним я подразумеваю искусство провести жизнь по возможности счастливо и легко. Мою теорию можно было бы назвать эвдемонологией, т. к. она имеет целью научить счастливой жизни. Счастливая жизнь может быть определена как такое существование, которое, будучи рассмотрено объективно или скорее… по зрелом и спокойном размышлении, должно быть безусловно предпочтено небытию».[594]
Смерть его была легкой и счастливой, если так можно сказать о последних минутах человека. Всю жизнь он прожил без болезней и даже без недомоганий. Лекарств никогда не принимал, в аптеки не ходил, говоря, что глуп тот, кто хочет купить за деньги утраченное здоровье. Лишь в самые последние дни жизни Шопенгауэр почувствовал недомогание. Счастливец, он умирал не в больнице, а в своей комнате, рядом с любимой библиотекой. На столе стояли позолоченная статуэтка Будды и бюст Канта, словно символизируя союз нерушимый Запада и Востока, а над диваном висели портреты Гете, Канта, Шекспира, Декарта и семейные портреты (включая его собственный). Смерть не страшила его. Он говорил, что тот, кто был одинок всю жизнь, с радостью отправится в вечное одиночество. И добавлял при этом: «Интеллектуальная совесть моя чиста и спокойна». Его могилу увенчает обычная надгробная плита, на которой будет высечено лишь два слова – «Артур Шопенгауэр» (ни года рождения и смерти, ни какой-либо иной надписи).
Этот «франкфуртский мудрец» прожил достойную и величественную жизнь. Он свято верил в истину, часто повторяя слова Ветхого завета: «Велико могущество истины, и она, в конце концов, победит». При близком знакомстве с его мыслями может статься, что для иных эта философия более отвечает правде и прозе жизни, чем какая-либо иная. Кстати, как вспоминают современники, символично было то, что даже его череп превосходил своими размерами черепа Канта, Шиллера, Наполеона и Талейрана.
Певцом декаданса и пессимизма выступал и немецкий философ-идеалист Э. Гартман (1842–1906). Он утверждал, что сущностью мира является бессознательное. Хотя человек и обладает сознанием, оно лишь оформляет некие высшие законы и неизменный порядок мироустройства. В мире царит зло. Никто не может его низвергнуть. Понятно, что люди стремятся к счастью. Однако оно: 1) недостижимо; 2) достижимо после смерти; 3) возможно в иных поколениях, в отдаленном будущем. Все, что остается человеку в скупые мгновенья земного бытия, – это удовлетворить свои притязания и потребности.
Естественно, за достижение этих целей придется заплатить здоровьем, истощением энергии, прожитыми годами и, наконец, даже принципами. Кому-то удается достигнуть желаемого, они обретают деньги, власть, собственность, семью, любовь. Но во-первых, все это преходяще. Во-вторых, «счастье» вскоре может их разочаровать. Гартман не верил ни в прогресс, ни в культуру. Прогресс лишь усугубляет и обостряет наши беды, культура портит людей, ибо делает их более привередливыми и требовательными. Искусства, несмотря на их внешнюю привлекательность, являют собой только развлечение. С их помощью люди пытаются спастись от скуки. Это своеобразный наркотик. Все надежды на прогресс и счастье непременно завершатся крахом человеческих иллюзий. Гартман пишет: «После трех стадий иллюзий (Древность, Средние века, Новое время. – Авт.), надежды на положительное счастье человечество, наконец, увидит безумие своих стремлений и, отказавшись от положительного счастья, будет стремиться только к абсолютной безболезненности, к нирване, к ничто, к уничтожению».[595] Согласитесь, не очень радужный вывод не оставляющий особых надежд.
Коль уж речь зашла о состоянии мировоззрения немцев, то было бы неприлично выбросить из сокровищницы общемировой мысли марксизм, этого «гадкого утенка» буржуазной мысли. Уже в XVIII–XIX вв. от науки потребовалось покинуть затворнические стены монастырско-университетских келий и стать во главе народных движений! Начиная с XIX в. наука все заметнее приобретает облик Геракла… Она уже не желает петь безысходных песен, служа трусливо-коварному царю Эврисфею. Предстояло расчистить авгиевы конюшни плутократии, чему и посвятили свою жизнь К. Маркс и Ф. Энгельс.
Карл Генрих Маркс (1818–1883) родился в семье адвоката. Отец – образованный человек, знавший труды Руссо, Вольтера, Локка, Лейбница, Лессинга, принадлежал к семье раввинов (позднее он перейдет из иудаизма в лютеранство). В политике – либерал-вольнодумец. Карл отличался живым умом и заметно выделялся в годы учебы в гимназии г. Трира. Директором гимназии был один из способнейших педагогов И. Виттенбах, преподававший историю и философию, поклонник идей немецкого и французского Просвещения. Отец готовил Карла к карьере ученого, внушая ему одну мысль: «Тебе предстоит… еще долгая жизнь для своего блага и блага своей семьи и, если мои предчувствия меня не обманывают, – для блага всего
