манипуляций, одного за другим выуживают вновь прибывших. И вот, наконец, под звуки бравурного марша, размахивая американским флагом, появляются лоснящиеся и всем довольные, в одеждах с иголочки, вчерашние несчастные иммигранты.[382] Однако сколь бы мы с вами и не иронизировали по этому поводу, но факт стремления в США или в Европу как в страны с более высоким жизненным уровнем и степенью благосостояния не вызывает сомнения.
Другое дело, что с годами знаменитая идея «плавильного тигля», в котором будто бы была выплавлена единая американская нация, даст трещину и разлетится в прах. Сегодня уже вряд ли кто-либо из специалистов готов признать эту идею как основополагающую идею сотворения американского мира. Их пугает и то, что разнообразный человеческий материал вдруг предстанет неким монолитом Большого Каменного Лица, за которым боятся увидеть облик «Большого Брата». К тому же противоречия между этими этносами, психологические, культурные и религиозные особенности обязательно рано или поздно выплеснутся наружу. Один американец, чьей родиной из Ливана, ставший впоследствии ученым, писал: «Когда я рос в ливанской общине Бруклина, в Нью-Йорке, метафора «плавильного котла» была широко распространена в процессе нашей борьбы за ассимиляцию с американцами. Но, оглядываясь назад, я вижу, что мы так и не составили «сплав», и уж тем более не растворились. Максимум, чего мы достигли, так это смешения… Наша культурное прошлое прослеживается как нечто естественное и всем нам глубоко присущее, вошедшее в саму суть нашей жизни. При этом этническая память и ценности заложены в основе как первого, так и второго поколения, которое по внешним признакам уже неотличимо от коренных американцев».[383] Поэтому и представлять процесс адаптации и обустройства в Америке таким идеальным образом означало бы грешить против истины. Пройдут века и годы, прежде чем серьезных ученых посетит идея, что концепция плавильного котла не только не точна, но и ведет к заблуждению, ибо человеческие культуры сложны, динамичны и «не могут плавиться, как сталь и железо».[384] Правильнее было бы воспринять опыт США не в виде тигля, в котором плавится сталь, а в виде парового котла. Нам кажется, этот образ куда больше подходит к облику и типу американской цивилизации. Если это так, то можно предположить, что с годами давление на его стены может стать столь чудовищным, что вдребезги разнесет каркас государства.
Сегодня нельзя угадать, чего больше в этом смешении этнических потоков – позитивного или негативного. Американский эксперимент далек от окончательного завершения. Тут есть свои плюсы и минусы. Пока США не очень успешно удавалось справляться с проблемой содружества рас и культур, если вспомнить то варварство, которое не раз было проявлено ими по отношению к индейцам и неграм. Нельзя не упомянуть и о страхе, преследующем белых американцев – страхе вырождения их расы. Историк М. Лернер признает: страх того, что неограниченное перекрещивание и смешение кровей приведет к вырождению Америки, распространен довольно сильно. «Даже почтенных авторов охватывает паника при мысли о биологической и культурной порче, которую могут навлечь на чистых англосаксов негры, азиаты, славяне, евреи и средиземноморские народы. Страх вырождения – это страх чужой крови и чужого стиля жизни со стороны тех групп, которые видят угрозу извне своим экономическим и социальным привилегиям и считают представителей иных рас захватчиками и врагами». Правда, автор попытался как-то преуменьшить значение проблемы, приведя в качестве примера позитивный опыт таких стран со смешанным населением, как Испания, Голландия, Британия или Россия. Но последующие события XXI в. могут и не дать оснований для оптимистичных прогнозов.[385]
Не очень-то удачливыми в своей борьбе за равноправие оказались американские женщины, хотя внешне американки выглядят очень эмансипированно. На ранних этапах своей истории преследования, порки и позорные столбы для непокорных дам были обычным явлением. М. Твен писал о позиции губернатора Плимута в отношении квакеров: «По моему глубокому убеждению, квакеры – это такой народ, который необходимо было бы вовсе стереть с лица земли. Ни к ним, ни к женам и детям их нельзя иметь сожаления, а тем более оказывать им милость». Против квакеров был направлен суровый закон, обращенный к жителям Бостона, которые считали себя верхом культуры и образованности (1657): «Кто из жителей Бостона так или иначе устроит, чтобы квакер поселился в городе, подвергнется штрафу в сто фунтов стерлингов и до уплаты этих денег заключается в тюрьму под стражу. Кто принимает у себя в доме и угощает человека, зная, что последний – квакер, платит за каждый проведенный у него гостем час штрафных сорок шиллингов и, пока не внесет этих денег, арестовывается в тюрьме. Ко всем тем, кто поучает квакеров и проповедует среди них, применяются те же законы, какие введены для лиц, приезжающих из-за границы, а именно: за первое нарушение закона, если преступник мужчина, отрезается ухо, и наказанный заключается в тюрьму до тех пор, пока не изыщет средств для того, чтобы быть отправленным из пределов колонии; уличенные во второй раз в том же преступлении подвергаются отрезанию второго уха и тюремному заключению на тех же основаниях, что и в первый раз. Если виновной окажется женщина, то она подвергается сильному наказанию розгами и всему тому, чему провинившийся в первый раз мужчина. Рецидивисты, попавшиеся в третий раз, будь то мужчина или женщина, караются просверлением языка с помощью раскаленного железа и последующим заключением в тюрьму с применением тяжелых принудительных работ до тех пор, пока на их собственный счет не явится возможность выслать их за границу».[386] О лицемерии американцев писал и Диккенс в «Американских заметках»: «Здесь заседает законодательный орган штата Коннектикут; это тот мудрый орган, который в давно прошедшие времена принял известный кодекс законов, именуемый «голубые законы»; среди прочих «разумных» постановлений в кодексе имелось и такое, согласно которому любого гражданина, насколько я помню, поцеловавшего свою жену в воскресенье (в случае, если это было доказано), могли посадить в колодки». Варварское отношение к женщине было и остается нередким явлением в Америке.
Но в XIX в. ситуация складывалась уже иначе, ибо наблюдался их дефицит. По переписи 1860 г. на территории тогдашних США было на 733 тысячи больше белых мужчин, чем женщин. Как писал один из авторов о положении женщин во второй половине XIX века: «Такое поразительное несоответствие одна из главных причин эмансипационного движения. В Америке на брачном рынке спрос на женщину, а не на мужчину. Тогда как в Европе, в некоторых культурных центрах число девушек и женщин более чем на 100 тысяч превышает число мужчин, и вследствие этого возникает настоящая охота за мужьями; в Америке девушке, желающей выйти замуж, не нужно никакой steeple chase. Она свободно выбирает между бесчисленными кандидатами, зная, что, как представительница своего пола, она составляет предмет исканий и желаний и ее рука сама собою является капиталом. Отсюда ясно, почему в Союзе говорят, что сватаются женщины, а не мужчины. В этом они видят естественное преимущество своего пола, и неограниченная свобода, с которой даже последняя горничная может располагать своей рукой и сердцем, вызвала в американских женщинах то гордое сознание собственного достоинства, венец которого представляет эмансипационная лихорадка. Ни одна женщина в Союзе не занимается физическим трудом, женская прислуга неизвестна, потому что даже беднейшая девушка каждую минуту может найти себе мужа. За исключением Мэриленда, Нью-Хемпшира, Нью-Йорка, Нью-Джерси, Северной Каролины, Род-Айленда и Колумбии, повсюду во всех штатах существует постоянный и большой спрос на женщин». Никого это не удивляет. Янки-мужчины привыкли стряпать, работать по дому, носить воду, колоть дрова, убирать комнаты и т. д.[387] Предмет зависти дам в иных странах.
Однако за внешней свободой нередко скрывался половой расизм. Американская исследовательница проблемы К. Миллет пишет в книге «Сексуальная политика» (1970): «Такое положение дел объясняется тем, что наше общество, как и все исторические цивилизации, является патриархатным… Этот факт становится очевидным, если вспомнить, что армия, промышленность, технология, университеты, наука, политические институты, финансы, – короче говоря, все поле власти в обществе, включая силовые ведомства, находится целиком в руках мужчин. Учитывая, что сущность политики – сила и власть, это не может не иметь последствий. То, что еще теплится в нашей культуре от сверхприродного авторитета, Божества, «Его» пастырства, этики и ценностей, философии и искусства, сама цивилизация – все это, как однажды заметил Т. С. Эллиот, является продуктом деятельности мужчин».[388]
В XIX в. женщине было вообще трудно добиться свободы, если речь не шла о древнейшей профессии. Одной из наиболее известных «героинь» на этой ниве стала Виктория Клафлин-Вудхалл (1838–1927). Вся ее жизнь похожа на удивительную мелодраму с криминальной начинкой. Перечень «славных побед» этой
