Я покачал головой и крепче сжал Берубоево запястье. Левой рукой приподнял арбалет — острие толстой стрелы, едва удерживавшейся на чутком крючке спускового механизма, вдавилось почтальону в ребра.
— Ты не хитри, Берубоюшко… — Голос мой прозвучал неожиданно зловеще. — Отсюда не видно, говоришь… А почему шума не слыхать? Где перезвон оружный, да крики, да плески по воде? Что за тишина такая, а? Признайся мне: наврал ты все про купцов? Ну?
— Ох, не гневайся, княже Лисей! — Маленькое хищье тело Берубоя как-то сразу обмякло. — Совсем немного и наврал… Я тебе сказал, будя битва уже в разгаре — неправда это. На подходе поезд купецкий. Погоди еще немного — тогда услышишь и шумы, и крики!
Берубою повезло: словно в подтверждение его слов где-то на дальнем краю горизонта внезапно вспыхнула алая искра — в закатных солнечных лучах розово заиграло полотнище далекого паруса.
— Гли-ка! Уже ветрила видать! — Берубой мгновенно вырвался и отпрыгнул в сторону. — Плывут, плывут алыберы! — Он радостно замахал рукой, указывая на парус.
— Потьше, не кричи! — Я опустил арбалет. — Идем ближе к реке. Хочу на разбойничков посмотреть.
Мой спутник мигом рванулся вниз по склону, скользя сапогами по орошенной траве. Я прыгнул за ним вослед, придерживая на боку ножны кинжала, а под мышкой — боевой рожок Александроса Оле. К счастью, бурый греческий хитон не слишком выдает меня в сумерках — есть надежда, что дозорные княжича Рогволода не сразу заметят.
С каждым шагом трава поднималась все выше — порты намокли сначала по колено, потом по пояс… Беспорядочно разгребая мокрые травяные заросли, я уже с трудом различал впереди прыгающие плечи и затылок Берубоя — сквозь тучи росистой пыли, летевшей в лицо.
Внезапно я едва не наскочил на моего проводника — и от неожиданности чуть не выпустил в него арбалетную стрелу. Почтальон приложил ладонь ко рту и взглядом указал в ту сторону, где совсем близко темнел высокий кустарник. Я осторожно повел глазными яблоками вбок, стараясь не терять из виду и самого Берубоя.
В двадцати метрах отсюда из травы выглядывала чья-то голова в плоском расклепавшемся шлеме. Незнакомец стоял к нам вполоборота и лениво грыз травинку. Над правым плечом его тихо колыхался воздушный пучок грязных перьев — концы стрел, торчавших из тулы.
Берубой беззвучно сполз в траву, поспешным жестом приглашая меня последовать его примеру. Осторожно пригибая узкие и шершавые, остро-жестяные травяные лезвия к земле, мы на четвереньках добрались до кустов, огибая разбойничьего часового с фланга. Продираться сквозь прибрежные заросли было непросто — тонкие кости сушняка готовно и с треском ломались, а гибких живых ветвей и вовсе нельзя касаться — однажды задеты, они долго и демонстративно раскачиваются…
Я обрадовался, когда заросли кончились и под ногами зачавкала вода. Здесь мы остановились на минуту — снять сапоги и рубахи. Реку нужно было преодолеть вплавь: Берубой утверждал, что разбойников можно видеть только с противоположного берега.
Мой спутник без сожаления расстался со своими сапожками — а ведь стоят они поболе, чем добрая верховая лошадь… Я скинул обувь и отяжелевший от влаги хитон, воткнул в склизкий берег неудобный кинжал в ножнах. Крест-накрест перекинул через голову перевязь от рога и узкий кожаный ремешок арбалета.
Берубой уже погрузился в теплую речную влагу по пояс. Я заметил, что он странно разводит руками, словно поглаживая зеркальную плоскость воды — а теперь опустил в жидкость мизинец левой руки и едва слышно бормочет нечто заговорное. Очевидно, какие-то языческие фокусы. Пожав плечами, я быстро вошел в реку — вода была мягкая и приятная… Должно быть, нагрелась за день под солнцем.
Мой почтальон немедля ушел под воду с головой — только желтое тело дискретно замелькало внизу сквозь гнилую муть взметнувшегося ила: он плавал как жаба, резкими толчками отпихиваясь от волны. Я преодолел реку, не намочив волос — легким бесшумным брассом. Одно неудобство — тяжелая цепь на груди ощутимо тянула ко дну…
Другой берег, по счастью, был близко. Он тоже утопал в черемуховых кущах — хоронясь за эту шумливую мелколистную стену, мы смогли относительно незаметно вскарабкаться наверх. Здесь было выше и суше — травка короткая, прокаленная солнцем… Похоже на скотский выгон — только вдали темнеют одиночные деревья. Берубой немедля распластался по пыльно-зеленому ковру, еще теплому — то ли отдыхал, то ли маскировался.
— Ловко мы с тобой, княже, поспели… — рассмеялся он, мерцая волчьими глазами. — Как раз все увидим: купцы наскоро сюда достигнут. То-то потеха начнется! — Дышал он часто и неровно — устал от плаванья; размокший хвостик потемневших волос на затылке прилип к спине.
— А где ж разбитчики? — Я присел рядом, выплеснул из своего рожка речную воду и проверил стрелу в арбалете. — Больно тихо там, в кущах… И лодок не видать…
Вместо ответа почтальон рывком дернулся в мою сторону и надавил на плечо, пригибая к земле. Я послушно прилег, вглядываясь в противоположный берег, куда указывал Берубой. И тут же увидел разбойников. Четыре мужика не торопясь, вальяжно вышли из кустов к воде — словно демонстрируя себя. Через неширокую речку долетели обрывки смеха, крупный кусок смачного ругательства, хлюпанье сапог по мелководью… Все четверо выглядели весьма колоритно: самый высокий из бандитов — я сразу решил, что это княжич Рогволод — был затянут в молочно-серебристую кольчугу. Он возвышался над своими спутниками, особенно широко размахивал руками при ходьбе, выше всех задирал голову в остроконечном шлеме. В этом доспехе — железо ровно светилось в сумерках — предводитель налетчиков был похож на белого медведя, вставшего на задние лапы… По правую руку от него суетливыми шажками перемещался человек в объемном и, очевидно, насквозь промокшем сером балахоне. Этот старичок (я даже длинную бороду разглядел) был раза в три ниже ростом и рядом с княжичем удивительно напоминал гнома. Сходство подчеркивала огромная торба, которую карлик тащил на спине. Два других джентльмена — я мельком оглядел их накачанные полуобнаженные фигуры, сдавленные здесь и там черными ремнями многочисленных мечей, кинжалов и прочего оружия — весьма смахивали на телохранителей. Один из них держал в руке длинный шест, похожий на штандарт. На верхушке шеста что-то болталось — я напряженно сощурился — нет, не знамя. Длинная и золотистая девичья коса, плотно прикрученная к древку… Это что, разбойничий флаг?
— Смотри у меня! Бороду оторву!.. оторву! — эхом донесло до нас грозное высказывание князя Рогволода, обращенное, очевидно, к горбатому старичку. — Ворожи на совесть! Чтобы сработалось дело!
Бородатый карла что-то ответил, мелко подергивая головой в грязном капюшоне — я не расслышал. Он свергнул с плеча свою торбу и уселся рядом на песок, запуская мелкие толстые ручонки в недра огромного мешка, набитого, должно быть, колдовским реквизитом.
— Бона и лодьи уж видать! — глухо пробубнил один из полуобнаженных боевиков. Он забрел по колено в реку и остановился, распутывая завязку на портах. — А что, княже, много ли при купцах охраны плывет? — осведомился он у Рогволода, не поворачивая головы.
— Сколько ни есть, все наши будут! — Рогволод сощурился на потемневший восточный край неба — на том конце горизонта уже высветлились из дымки три корабельных паруса. — Нынче дело будет жестокое — говорят, дюже богатый купчина пожаловал. И на охрану не жалкий.
Берубой рядом со мной заворочался и подполз ближе.
— Ово и есть Рогволод, твой сосед по угодьям, — быстро зашептал он, бешено кося серым глазом на противоположный берег. — А горбатый при нем — это Плескун, чаройдейщик и волхв. Небеспечный вражина — заговоры сильные ведает.
— Сколько всего людей у Рогволода? — Как я ни вглядывался в кустарниковые гущи, больше никого не виднелось.
— Ну… человек четырдесять наберется, — подумав, сказал Берубой.
Я быстро обернулся. Сорок! Это что — такая огромная банда? Неужели он думает, что я поведу своих катафрактов против двукратно сильнейшего противника? Никогда.
— Они в кущах сидят, хоронятся, — лениво пояснил Берубой. — Да ты не остерегайся их, княже Лисей! (Я заметил, что мой спутник подавил улыбку во взгляде.) Это ж не вой, а пьянь рваная! Разбитчики…
