этот автосервис, и, по-хорошему, Борис должен ей деньги точно так же, как и самому Мишане. Мишаня же пожал плечами и повторил, что сроку дает месяц.
— Ты понимаешь, — он обнял Бориса за тощие плечи, — если бы это я дал тебе денег, то ждал бы сколько угодно. Но это пацаны, а я за тебя поручился, в натуре…
Вот это «в натуре» и добило Бориса. Он закрыл дверь за Мишкой и задумался. Неужели ему придется и вправду обращаться к сестре? После всех неприятностей, которые он ей доставил, опять просить ее об одолжении? Одолжении суммой в четыреста тысяч долларов…
Куропаткин нервно затянулся. Он все время пытался бросить курить, но при нынешних убийствах это просто невозможно. Как же так получилось, что их тихое курортное местечко превратилось в настоящую бойню! Это был уже третий труп. Третий труп за недели'. Не слишком ли много?
Все убитые никак не связаны друг с другом, отдыхали без своих семей и были не старше пятидесяти лет. Один умер от сильного удара в висок тяжелой пепельницей, стоявшей у него в люксе, второй был задушен при помощи подушки. А третий… третий был убит ножом в сердце. Такой вот милый коктейль. И при этом никаких следов, никаких свидетелей. Это же курорт, сюда люди приезжают, чтобы отдыхать, а не следить за другими отдыхающими!
Почему-то Куропаткину казалось, что этими трупами в местных санаториях и гостиницах дело не ограничится. И он оказался прав. Правда, пока что об этом он и сам не знал.
Зато знал то, что жена в этот раз не согласится подождать, пока он наконец распутает этот клубок убийств, и уедет в гости к матери, в прохладный Питер, вдвоем с сыном. А Куропаткин останется в душном Сочи, станет приходить домой поздно вечером, уставший и бледный, несмотря на беспощадное солнце. И дома его будут встречать пыль, пустой холодильник и нестерпимая тоска по той жизни, которой у него никогда не будет.
Денис готовился к отъезду. Морально. Четыре дня на море пролетели… Результатом этого так называемого отдыха были густая щетина на щеках Дениса, мешки под глазами, отечность лица и стойкий запах перегара. Все эти дни он пил. И не четыре дня, которые он провел здесь, а гораздо больше. Он пил со дня смерти жены. Но тогда приходилось сдерживать себя. А здесь, где его никто не знает, он накачивался спиртным под завязку, так, что с трудом добирался до своего номера.
Спрашивается, ради чего только приехал на море? С таким же успехом он мог запереться в своей квартире и пить там. Заказывать продукты и, главное, алкоголь по телефону. Смотреть телевизор или глазеть в потолок.
Но он не мог оставаться в своей квартире после того, что произошло. Правда, это произошло не в квартире, но все равно оставаться там, где еще витал ЕЕ запах, где повсюду лежали ее вещи, ее книги, ее антикварные безделушки… Вернее, то, что осталось от ее любимых антикварных безделушек.
Ее обожаемая старинная фарфоровая посуда гордо пыжилась в таком же старинном напыжившемся серванте. Она не знала, эта тупая посуда, что хозяйки уже нет и пыжиться не для кого, ведь Денис все равно ничего не смыслит в таких штуках.
Эмма боготворила такие вещи и окружала себя ими. Она и Дениса оставила возле себя, потому что он вполне отвечал ее требованиям — был старомодным, громоздким и красивым. Разве что не старым. Но это поправимо, смеялась она. Очень скоро ты будешь настоящим антиквариатом…
Он, возможно, и будет. Только она уже этого не увидит. Умная, красивая, тонкая, эстетствующая Эмма, обожающая красивые старинные вещи, погибла. Так страшно и так нелепо… На глазах у Дениса. Ее машина v взорвалась. Вместе с ней…
Денису тогда показалось, что он сошел с ума. А в следующую секунду он подумал, что Эмма разыграла его. А еще в следующую понял, что это правда. Что Эммы не стало. Любовь к розыгрышам и черному юмору не вязались с ее тонкой натурой, она никогда так не поступала и не решилась бы на такой ужасный поступок. После трех лет брака Эмма прекрасно знала, когда можно рискнуть, а когда нельзя. Иначе будет хуже. К тому же она разыгрывала его утонченно, это было вполне в ее характере. А этот ужасный взрыв — он был громким и мощным, грязным и дешевым трюком, совсем не в ее духе.
Она не рискнула бы так его напугать, потому что… Потому что он ни за что не простил бы ей такого, и она это знала. Она умела вовремя остановиться, его прелестная немка. Но тогда, неделю назад, когда на его глазах взлетела на воздух «Вольво», он бы все отдал за то, чтобы Эмма всего лишь разыграла его. Чтобы она выскочила из-за дерева, за которым пряталась, и, насмешливо глядя на него холодными, прозрачными голубыми глазами, сказала:
— Корнилов, ты опять попался! С тебя — та севрская шкатулка начала XIX века…
И он бы купил ей ее! Купил бы ей тысячу таких шкатулок, если бы она только осталась жива! Раньше он ворчал, что Эмма тратит сумасшедшие деньги на эти так называемые Раритеты, хотя на эти деньги они вполне могли бы позволить себе дом за городом вместо «двушки», хоть и в центре. Или даже могли оставить эту квартиру себе и, поднатужившись, все равно купить дом за городом. Но она была непреклонна.
— Корнилов, настоящий раритет — это ты, — улыбалась она. — Только ты можешь так спокойно отзываться о произведениях искусства, шедеврах мировой культуры и сравнивать эти бесценные творения с какой-то недвижимостью!
— Какой-то, — ворчал Денис. — Не какой-то, между прочим! В семи километрах от МКАД охраняемый коттеджный поселок, рядом лес и озеро. И дом на две семьи, у каждой — свой вход. Зелень, клумбы, свежий воздух, и гараж — в доме!
Ему очень нравилось, что не нужно выскакивать зимой из дома и нестись галопом к машине. А потом мерзнуть в салоне, ожидая, покуда мотор прогреется. Еще хорошо, что в последние несколько лет у него хорошая иномарка…
А вообще гараж в доме — это мечта любого советского мужчины. Только Эмма, привыкшая к буржуазной роскоши, думала иначе. Ей не нужны были эти мечты советского мужчины. Гараж в доме и сам дом за городом ее ничуть не удивляли и не вдохновляли. Она детство и юность прожила со своими родителями, обеспеченными и уютными, и спокойно относилась к тем вещам, которые ценятся в нашем обществе: хорошая недвижимость, в том числе дачная, добротные машина, мебель, чтобы не хуже, чем у соседей…
Эмму серьезно интересовал только антиквариат. И Денис смел надеяться, что лично он тоже ее интересовал. Иначе она бы не вышла за него замуж. Не уехала бы из своей респектабельной Германии в сумасшедшую Россию. И не осталась бы здесь, с ним.
Хотя она и так не осталась…
Денис усмехнулся. Эмма бросила его. Оставила одного. Он расценивал это как предательство. А как иначе?
«В машине подтекал топливный насос. Вдобавок была пробита изоляция проводки. Ваша жена повернула ключ в замке зажигания, проводка заискрила, воспламенились пары бензина…»
Машина у них была общая. Но Денис на ней редко ездил. «Вольво» в основном пользовалась жена. Эмма всегда была аккуратна, по-немецки педантична. Она стабильно проходила техосмотры машины, как и сама обязательно два раза в год посещала всех врачей, включая стоматолога, для профилактики. Как же это, а?
После похорон Денис прямо с кладбища поехал на вокзал. А куда ему было ехать? Он не собирался устраивать поминки. Эмме бы это не понравилось. Она вообще терпеть не могла столь любимые русскими людьми застолья. А халявная выпивка на поминках приводила ее в ужас.
Поэтому, лишь только гроб с тем, что осталось от Эммы, опустили в землю, Денис повернулся и ушел.
А на вокзале купил билет на ближайший поезд. Ближайший шел в Адлер. Люди ехали на море, чтобы купаться, загорать и радоваться жизни. Денис ехал, чтобы как можно дальше уйти от действительности, уехать от нее. Ему казалось, что с каждым километром эта жуткая, невыносимая боль в его груди будет утихать. Он ошибся. Ио обратно ехать не хотелось. Поэтому он нашел свободный «люкс» в санатории и оплатил его на столько, на сколько хватило половины тех денег, которые у него были с собой. Оставшуюся половину он решил оставить. И потратил довольно приличную сумму на спиртное.
Хорошо, что он уезжает через три дня. Иначе неизвестно, куда его завело бы это сумасшедшее,
