Они уже почти все отсняли, осталось кое-что по мелочи и последняя большая сцена встречи матери и дочери после долгой разлуки, как раз и символизирующей обновление страны. Ранним утром, как обычно, Нелли и Лина пошли искупаться. И вдруг на бережок, на крошечный пятачок, где они оставили свои вещи, вышел латышско-русский актер Валдис Соколовскис, исполнявший роль героя. Вот он был – по
И уж конечно, он завел роман с Нелли. Вернее, так: у них с Нелли завелся роман. У Нелли они заводились как тараканы. Она спала со всеми своими партнерами, если ориентация позволяла. Чтобы их
Лина не обращала внимания, ее давно не интересовали материнские романы. Но Валдис внушал ей страх. Он и ее, нескладного тринадцатилетнего подростка, вздумал, как он сам говорил, «оприходовать».
Никто в съемочной группе не принимал его усилия всерьез, только сама Лина, когда Валдис впервые взял ее сзади двумя пальцами за шею, чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Конечно, она не стала жаловаться матери, прекрасно понимая, что это бесполезно. Но Валдис все время норовил щипнуть ее потихоньку, и она сказала Ольгерту.
Увы, Ольгерт тоже отмахнулся от ее слов. Слишком уж курьезно это выглядело со стороны. Он одернул Валдиса, велел близко не подходить к девочке, тем более что они по сюжету не пересекались, да и забыл о дурацком эпизоде, а вот Валдис ничего не забыл. Он придерживался в жизни лозунга: «Всех женщин не переимеешь, но к этому надо стремиться».
И теперь, когда Валдис появился на берегу, Лина испугалась. Она сидела голая в воде, ей уже становилось холодно, а Валдис все стоял и, похоже, не думал уходить. Он был явно навеселе. Нелли вылезла из воды, собрала свои вещи, накинула на плечи полотенце и, как была, в купальнике, принялась карабкаться по косогору наверх.
– Мама! – тревожно окликнула ее Лина.
– Чего тебе? – обернулась Нелли.
– Дай мне полотенце.
– А сама не можешь? – удивилась Нелли. – Тоже мне барыня нашлась!
– Мама, я же голая! Скажи, чтоб он ушел.
– Сама скажи. И вообще не валяй дурака. Пора привыкать. Ты же актриса!
Валдис стоял, глумливо на нее пялясь. А Нелли смерила их обоих взглядом, послала Валдису многозначительную ухмылку – давай, мол, действуй, – и повернулась спиной.
– Ма-ма-а-а-а– а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а– а-а-а-а-а-а-а-а-а! – закричала Лина так, что сорвала голос.
Нелли как ни в чем не бывало взобралась на пригорок и скрылась из глаз.
А Валдис так и остался на берегу. Расставил ноги пошире, глядя прямо на Лину.
– Уйдите, – хрипло попросила Лина.
Он не двигался.
Лина просидела в воде еще с четверть часа, чувствуя, что коченеет, и наконец сдалась, вылезла на бережок. Сгибалась в три погибели, прикрывалась руками и коленями, но берег был глинистый, скользкий, и она не удержалась, взмахнула руками, чтобы не упасть. Валдис наблюдал за ее манипуляциями с глумливой усмешкой. Лине хотелось сказать ему что-нибудь едкое, но она всерьез простыла и повредила голос. К тому же ей было страшно, и она понимала: нельзя показывать ему свой испуг.
Она решила не одеваться, просто замоталась в полотенце, взяла свои вещи и, аккуратно обогнув Валдиса, попыталась уйти. Он загородил ей дорогу. Лина попробовала с другой стороны его обойти. С тем же успехом. Она налево, и он налево. Она направо, и он направо. В нем чувствовалось упрямство пьяного.
Лина тоже была упряма, она сделала третью попытку. И тут он схватил ее. Быстро, мгновенно всю общупал опытными руками. Лина извивалась, как червяк, но добилась лишь того, что они оба упали, и Валдис навалился на нее.
– Вы с ума сошли… мне тринадцать лет, – проговорила Лина сорванным полушепотом.
– Ничего-ничего, это возраст Суламифи, – пропыхтел Валдис ей в ответ.
Может, если бы она не брыкалась так отчаянно, все бы на этом и кончилось… Может, он хотел только попугать… поиграть с ней… Похоже, Валдис и сам не знал, как далеко собирается зайти. Но Лина бешено отбивалась, и он вошел в раж.
Ей все-таки удалось вырваться, оставив в его руках полотенце, но Валдис снова настиг ее уже на косогоре, повалил, перевернул на спину… Под его тяжестью Лина съехала со скользкого пригорка вниз. Какой-то острый сучок или корешок впился ей в спину и распорол до крови. Валдис заломил ей обе руки за голову, засунул язык в рот и уже пытался раздвинуть коленом бедра, но Лине удалось высвободить одну руку. Она вцепилась ему в волосы и дернула изо всех сил. Он невольно вскинулся, уже замахнулся, чтобы ее ударить, но на этом самом замахе Лина увернулась, вырвалась, сгребла свой сарафан и сандалии и молнией взлетела на пригорок.
Валдис был упорен, он бросился в погоню, но, как раньше Лина, поскользнулся и растянулся во весь рост. А она уже неслась что было сил по лугу, вся в глине и в крови, неслась босиком, не замечая красивых бабочек-махаонов и колющей босые ступни сухой травы. Только добежав до хутора, Лина остановилась, надела сарафан и сандалии. Трусы и полотенце так и остались на берегу, она и не заметила, как обронила. Лифчик в тринадцать лет ей был не нужен.
Натянув сарафан на голое, вымазанное в глине и крови тело, Лина сделала шаг и вдруг согнулась пополам. Ее вырвало. Только перевела дух, и опять вырвало. В желудке уже ничего не осталось, рвало одной желчью, но схватки не отпускали. Лина опасливо оглянулась: нет, вроде Валдиса не видно. Надо же добраться до хутора, вымыться, переодеться…
С трудом разогнувшись, Лина увидела, что к ней со стороны конюшен бежит невестка хозяев хутора Тереза.
Подбежав, Тереза, красивая полька, совсем не говорившая по-русски, обняла девочку и повела ее к хутору. Из ее торопливой речи Лина различала лишь беспрестанно повторяющееся «Матка боска». Тереза привела ее в дом на хозяйскую половину.
Свекровь Терезы Данута по-русски говорила свободно: детство и юность провела в сибирской ссылке. Там она и родителей похоронила, там и мужа встретила, Ионаса. Но в этот ранний утренний час ее муж и сын, тоже Ионас, были уже на работе.
Лина вообще, прожив две недели в этом доме, где молодые перебрались на половину родителей, чтобы освободить комнаты им с Нелли, поражалась, какие литовцы трудолюбивые. У старого Ионаса были еще два сына, они жили отдельно, но все работали на ферме. Работы много: и молочная ферма, и своя сыроварня, и лошади… Ионас вместе с сыном работал допоздна, но и вернувшись домой, не отдыхал, а начинал что-то ладить, чинить, приколачивать и так до позднего вечера. Да и сама Данута – Лина это точно знала – только что вернулась с дойки. Она всегда угощала Лину парным молоком.
Сейчас, увидев, в каком девочка состоянии, Данута что-то быстро и ворчливо, как показалось Лине, приказала Терезе. Тереза вышла и сразу вернулась с эмалированным ведром воды. Поставила его на плиту.
– Надо тебя вымыть, – сказала Данута, – а баню топить долго.
Тереза снова вышла и на сей раз вернулась с корытом. Потом принесла еще ведро воды – холодной. Вода на плите меж тем согрелась.
– Полезай в корыто, – скомандовала Данута, пока Тереза разводила в бадейке воду, – снимай все. Э, да у тебя кровь идет!
Данута сама стянула с Лины сарафан и, убедившись, что больше на ней ничего нет, кроме крови и грязи, мотнула головой Терезе. Вместе они быстро смыли глину, а вот кровь все сочилась из рваной раны на лопатке.
– К доктору надо, – решила Данута, но Лина воспротивилась.
– Не надо доктора, и так все пройдет.
