Андрей с воинством. И будет нам от них принять злая смерть и казнь различная и лютая...» Далее последует продолжение этой криминальной истории, пока же остановимся на минуточку для комментария. Итак, что прежде всего бросается в глаза (лезет в уши)? Некоторая тяжеловесность фразы. Т. о. литературный древнерусский язык сильно отличается от русского разговорного – и не в лучшую сторону. Как мы об этом можем судить? Мы можем сравнить те источники, которые мы имеем в списках хотя бы или в подлинных рукописях начала первого тысячелетия от Рождества Христова, с той устной народной речью, которая ещё 20 лет назад сохранялась в некоторых русских селах, расположенных на территориях иного языкового ареала – в Мордовии, Татарии... В северных русских селах и городах, конечно же – на Вологодчине. Это удивительно правильная, легкая, мелодичная, великолепная русская речь. Второй аргумент – литературная речь Пушкина, а он русскому языку учился у своей няни Арины Родионовны. И литературный язык Пушкина удивительно отличается от языка многих пишущих современников Пушкина, учившихся русскому языку по тогдашним письменным источникам, отличается именно народной легкостью, богатством и красотой. Ну да, скажете вы, ведь письменность только-только получили от Кирилла и Мифодия, откуда изящному слогу взяться? Однако. Анализ мелодики фразы в текстах, которые называют древнерусскими, показывает отсутствие системного ритма, системных восходящих и нисходящих интонаций, что всегда обязательно есть в естественном языке. Кроме того, высочайшая культура письма и огромное количество библиотек (и рукописных книг и свитков в них) того периода однозначно указывают на тот факт, что письменность не вчера пришла на Русь. Существуют сохранившиеся справочники 12–13 веков с перечислением сотен тысяч библиотек, сгоревших в пожарах в те времена. Что делали захватчики, придя в древне-русский город по первости? Жгли библиотеки. Собственно, это всюду так делали. Все крупнейшие старинные библиотеки мира пережили сокрушительные пожары, потом их фонды, конечно, восстанавливались хотя бы частично, потому что и в домах у частных лиц было много книг. И ещё. Читая этот текст, нельзя не заметить, что он перенасыщен деепричастиями, а это очень поздняя форма речи, в разговорной народной речи их почти нет. Зато деепричастий очень много в «мертвых языках» – древнегреческом и латыни. Вот и трудно удержаться от соблазна предположения, что и до Кирилла с Мифодием на античной Руси была письменность. Позднее, когда Русь утратила самостоятельность метрополии, а греки да римляне повсеместно взяли верх, Кириллом и Мифодием была проведена унификация (реформа) литературного античного русского (старо- старославянского возможно) языка, а рукописи и древние книги (те, которые не были уничтожен в пожарах) были сначала переведены на административный (условный) древнегреческий, а затем с этого уже перевода был сделан обратный перевод – на русский, но – уже греком.
Так была создана видимость, что именно сейчас и появилась письменность. (Вот вам пример из недавней нашей жизни: в 70-е годы повсеместно во всех городах СССР стали принимать на вес макулатуру – старые газеты, журналы и книги, и всё это в обмен на детективы. И люди за пять-семь лет сдали своими руками всю советскую историю в периодике на эти приемные пункты – за 20 кг давали один талон, а один том Агаты Кристи стоил, кажется, 5 талонов. И наши потомки будут честно думать, что до 93 года прошлого века на Руси вообще не печатали газет и журналов, ибо не было гласности и свободы слова, и вообще в СССР ничего не было, даже секса. А детей находили в капусте на совхозных полях...) Вернёмся однако к Сказанию. Давайте посмотрим в самое начало текста – где говорится: «села красныя хорошия боярина Кучка, по Москве реке». Наблюдение первое: «село» в древнерусском языке было как раз «поле», а «поле» – это «село». И это понятно: село = сеяло (место, где сеяли), а «поле» – где строили паталы, отсюда греческое «поло» = «поль» = город. (Константино-поль, Севасто-поль...) Так что «села» здесь, похоже, это посады, какие всегда бывали вокруг больших городов, а вовсе не вёски (деревни), где якобы и обретался боярин Кучка. Кроме того, села обязательно имели храмы, об этом сейчас уже многие не знают, ошибочно думая, что село и деревня это одно и то же. Так что села в те времена (12 век) —, вероятно, посады. А где посады, там и большой город. Искать долго не надо – он в этой же фразе. Это «по Москве реке». То есть это «Москва-на-реке», ровно как и Ростов-на-Дону, Франкфурт-на-Майне... Посмотрите на карту Москвы – увидите, как заболиво огибает река старую часть города, заключая его в подкову – вот вам и «Москва-по- реке» – то есть вдоль берега, по побережью. Дон, как и Волга = Ра = «река» в прежнем значении, это разновременные названия (обозначения) реки. Так что наш славный боярин Кучка жил в посаде у города «Москва-на-реке». Москва – как мы уже предполагали, слово греческое: Мосховия = ма(ть)-хава = славная (святая) мать (городов), то есть это просто поименование по-гречески первого города нашей Лингвовселенной. Она же – Иерусалим (тоже по-гречески): ие-русо-лим = главный русский порт. (Иеро- монах – это старший по званию. ИЕРО = главный, лим(ан) – порт, залив). Иеро-аз-лим = главный азейский (миссионерский) порт. Вот вам и Москва – город «сорока сороков» – огромное множество православных храмов (символов кораблей) в Москве – это память о том, что некогда отсюда, из этого стратегически важного места улетали, отъезжали корабли в далекие земли с высокой миссией – нести культуру нарождающемуся по всему лицу земли человечеству...
Но это лирическое отступление. Далее снова пересказ истории о Дмитрии Суздальском и начале Москвы. «...и будет нас от них принять злая смерть и казнь различная и лютая. А княгине Улите быть от него повешенной на вратех, и зло растреляной или в земли по плеча живой быть закопанной, что мы напрасно умыслили зло на князя неправедно... И злая княгиня Улита, напони её дьявол в сердце злыя мысли на мужа своего князя Данила Александровича, аки лютою змию юдовитую, распали бо её сатана на вожделение блудныя тоя похоти... Возлюби бо окаянная мало добрых наложников Кучковых детей, и любовников своих, и исповеда им, вся тайны мужа своего по ряду, глаголя: „Есть-де у мужа моего пёс выжлец, и как де он, князь Данил ездить против врагов своих на грозныя побоища, на татар или на крымски людей, приказывает мне, поедя на брань: „Егда де я от татар или от крымских людей убит буду, или иным каким случаем приидет мне смерть безвестная, или на бою в трупиях человеческих сыскати и познати меня буде немощно, или в плен буду взят жив, от татар или от крымских людей, и которым путем в которую землю свезут мя... И ты пошли на взыскание по мне дворян своих““.»
А пропо, заметим по ходу дела – в каком контексте употреблено слово «дворяне» – дворовые слуги, дворня. Продолжаем пересказ: «...с тем псом, и вели им пустить того пса пере собой просто, а сама ехати за ним, и где буду жив свезен, и то пёс тою дорогою дойдет до меня, или на поле буду мертв безвестно, или на бою убит, и во многом трупии человеческом, и образ мой от кровавых ран переменится и непознают меня, а той пёс взыще мене неложно, и мертвому мне учнет радоватися, и тело мое лизати начнет радостно. И на утрии та окоянная княгиня Улита того пса дав своим любовникам, твердо им приказывает: „Где вы его с сим псом ни обрящете, и томо его скорой смерти предайте без милости“. Они же, злые убийцы, злаго ума тоя злоядницы княгини Улиты наполнившеся, взявше вскоре того пса, и приехавше на место, где князя Данилу ранили, и от того места пустиша напре себя пса. Они же за ним скоро ехавше. И бежав той пёс по брегу реки Оки скоро, и набежав оный струб, где ухоронился князь Данила, нача опашию своею махати, радуяся ему. Те же, искомии его убийцы, увидевше пса радующася и хвосто(м) машуща, скоро скочивше, срывают покров струбца того, и обретоша тут князя князя Данила Александровича. И скоро князю смерть дают лютую, мечи и копии прободоша ребра ему, и ссекоша главу ему. И паки в том же струбце покрыша тело его. ...Сей благоверный князь Данил бысть четвертый новый мученик, прият мученическую смерть от прелюбодеев жены своея. Первые мученики Борис и Глеб, убиены быша от брата своего окаяннаго Святополка, рекомаго Поганополка. Кучковы же дети, приехавши во град Су(з)даль...»
