Однако женщина с пирожками не смутилась. Подумав, она так же громко добавила ещё несколько весьма эксперессивных выражений.
– Тётка, я сказал, помалкивай и не ругайся.
– А то чё? – с наглецой спросила «тётка».
– Помалкивай, а то милиция заберет, – опять буркнул вконец смущенный столь бурным натиском мужик.
– А чёй-та я должна помалкивать? – уже во всё горло орала на него «тётка» с пирожками.
– Клиентов отпугиваешь, вот чево.
Однако женщину это предостережение только раззадорило.
– А ты чё мне… что рыба это фрукт? Какой те рыба фрукт, а? Рыба рази фрукт?
– А ты вон у тех спроси, в комке, вон туды глянь, туды… Вот почему у них написано на вывеске «Овощи-фрукты», а на витрине, глянь, голая лососятина лежит.
Женщина с пирожками тупо уставилась на витрину и долго молча на неё смотрела – вытянув шею и слегка приоткрыв плоский маленький рот.
Мужчины, успешно отбив атаку, весело перемигнулись и снова, деловито, с полным взаимопониманием, заговорили между собой.
– Да, такие у нас порядки…
– Совсем народ оконтрапупел.
– Ага, было бы с чего… Тут один мужик с нашей улицы сбрендил, может слыхал, Васька Кривой.
– Не слыхал, а что?
– А вот какое дело вышло… Правда, не слыхал?
– Говорю те, про Ваську Кривого знаю, ну есть такой, а что сбрендил – не слыхивал.
– Вон чево… Я думал, все уже знают, – раздумчиво проговорил его приятель.
– Выкладывай уже, раз начал, – нетерпеливо сказал мужчина с неопознанным товаром в корзинке.
– А что говорить?
– Сбрендил, говоришь?
– Кто сбрендил?
– Да этот… Кривой Васька что ли, или как его. Мужчина почесал в затылке.
– А у нас вроде кривых и нету.
Его заведённый собесдник даже взвизгнул от возмущения.
– Йииё… Сам сказал, Васька Кривой сбрендил.
– Я сказал?
– Ты сказал.
– Так и сказал?
– Так и сказал.
– А что сказал?
– Что Васька Кривой сбрендил.
– А, этот!
– Так что он?
– Точно того… сбрендил.
– Тогда рассказывай уже, что к чему и отчего он… этот… Васька Кривой… того… сбрендил. Может, и не сбрендил вовсе, зря болтают. Ну, говори уже, чёрт драный!
Однако пытка любопытством продолжалась. Мужчина, который знал или делал вид, что наверняка знает, отчего Васька Кривой сбрендил, неторопливо раскурил притухший окурок и спросил так, будто очень сильно удивлён:
– А ты что, и, правда, не знаешь про Ваську?
– Про Ваську не знаю.
– Ну так если ты про Ваську не слыхивал, так на кой тебе про него говорить?
– Про Ваську знаю. Что он Кривой. А что ссбрендил, не знаю!!! – уже кричал на весь перрон разъярённый мужчина с корзинкой.
– Тогда ладно. Нет, ты честно скажи, ты, правда, не знаешь.
– Вот такой ты всегда – два пишем, пять в уме, весь в скрытностях. Говори уже! – весьма угрожающе сказал мужик с корзиной, похоже, намереваясь, в случае чего, даже расстаться с лотком и, если понадобится, силой выбить признание про сумасбодство некоего Васьки Кривого. – Так с чего это Васька… того… – спросил он громко, весь дрожа и бледнея.
– Чего того?
– Сбрендил, ты ж сам сказал… Да говори ты уже, достал! Тьфу ты… моё-твоё…
Он с отвращением сплюнул в сторону.
– Вот именно, твоё-моё…
Добившись, таким образом, полного внимания всех близ стоящих граждан, рассказчик, тоже весьма недвусмысленно, пару раз жирно сплюнув, начал, наконец, в полной тишине долгожданное повествование про сумасбродство Васьки Кривого.
– Ну вот, значицца так… Когда рыбзавод откупил бывший директор да всех прежних, наполовину, повыгнал, он, этот Васька без работы и остался. Всё жалобы писал, что ему за три месяца не заплочено.
– И что? Получил?
– Получил.
– По башке да по почкам, надо понимать?
– Вот именно. По башке да по почкам. С тех пор как напьётся, так всё бегает по улицам да орёт.
– Чего орёт?
– Да просто так орёт.
– А спрашивали его, чего орёт?
– Ага.
– И что?
– Что, что?
– Чего орёт, вот что, сказал он или как?
– А, это.
– Ну да.
– Так он и говорит: «Я просто так ору, без всякого смысла».
– А смысл какой орать без всякого смысла?
– Вот именно, как раз это и спрашивают у него. Я ж говорю.
– А он?
– Молчит.
– Ты ж говорил, орёт.
– Опять говорю, молчит теперь. Када уже проорался.
– Так что, мать моя женщина, орёт или молчит?
– Я ж говорю. Так орёт, а как спросят, молчит.
– Вломить бы ему… – в сердцах сказал совсем измученный неопределённостью дотошный мужчина.
– И вломили.
– А он чё? – оживился приунывший, было, от полного отсутствия понимания ситуации собеседник.
– Тогда вот и признался.
– И что сказал?
– Ну, говорит, ору, потому что бегу за своим голосом.
– На кой? – взревел уже доведённый до отчаяния мужчина.
– А чтобы узнать, докуда он доходит.
– Ну, наконец-то, – с облегчением вздохнул дотошный и вытер пот со лба.
– Тяжёлый случай в сельской практике, – сказал громко случайный слушатель, который тоже приостановился послушать конкретно про Ваську-крикуна – зевак собралось немало.
– Да уж не лёгкий, твоя правда, – ещё раз вздохнув с глубоким облегчением и поправляя ремень на
