Несильно, не как Мэлора Подоляку, но Саньке и этого хватило.
– ?Я тебя ненавижу! – заорал он на весь магазин.
Собралась толпа, ввязалась какая-то заполошная тетка и закричала, что Катю надо лишить родительских прав: она бьет ребенка. Нашлись и доброхоты, стали давать советы.
Катя растерялась. Что делать? Сказать Саньке: «Идем домой»? А вдруг он заупрямится и не пойдет? Но из магазина надо было срочно уходить. Черт с ней, с провизией.
– ?Идем, – сухо бросила она сыну.
Слава богу, он пошел за ней.
– ?Я буду каждый день сама отводить тебя в школу.
– ?Подумаешь! Что я, из школы не сбегу? – огрызался Санька.
Катя не повела его домой, потащила прямо в школу, хотя шел уже второй урок. Заполошная тетка еще долго преследовала их, что-то выкликая. Катя попросила разрешения поговорить с директором. Директор, женщина, приняла их, и тут выяснилось, что Санька прогуливает уже не в первый раз, она даже собиралась сама вызвать родителей в школу. Катя почти не удивилась. Саньку отправили на третий урок, а Катя осталась совещаться с директором. Директриса посоветовала ей обратиться к психиатру. Катя подавленно кивнула.
Затея с психиатром казалась ей безнадежной. Чем ее сыну может помочь психиатр? Половина из них – сами чокнутые, считала Катя. Да и не бесплатное это удовольствие, а где деньги взять? Так ни о чем и не договорились. Катя лишь дала директрисе номер своего сотового и попросила звонить всякий раз, как Санька будет сбегать с уроков.
Следуя совету доброхотов, Катя написала заявление в префектуру, чтобы из магазина убрали игральные автоматы. Как и обещала, стала по утрам отводить сына в школу. Санька возмущался и негодовал: что он – маленький? Катя с ужасом думала, что будет дальше. Скоро сын совсем перестанет слушаться. Физически он уже сильнее ее и ростом выше, ей с ним не справиться. И что тогда делать? Хорошо хоть Алик на этот раз неожиданно поддержал ее, сказал, что из школы сбегать не годится. Катя удивленно покосилась на мужа, но ни о чем не спросила. А Санька пообещал, что больше убегать не будет, только пусть мама не водит его за ручку как маленького.
Но последний удар, добивший ее окончательно, нанес Кате уже после майских праздников один из сослуживцев, человек, с которым она много лет дружила.
Понедельник был для Кати присутственным днем: летучка, обсуждение макета. Она уже собиралась на работу, отправив сына в школу. Алик в тот день умчался куда-то с утра пораньше. Вдруг раздался телефонный звонок. Катя подошла. Звонил Алик.
– ?Я записную книжку забыл. Привези мне, я сейчас на Мосфильмовской.
– ?Я не могу, – отказалась Катя, – мне на работу пора.
– ?Ты что, не понимаешь?! Мне без нее зарез! – мгновенно взорвался Алик. – Тебе что, влом подъехать?!
Он всегда заводился с пол-оборота. Катю его крик просто убивал. Алик, разрядившись, тут же успокаивался и жил дальше как ни в чем не бывало, а у Кати все начинало валиться из рук, она еще долго не могла прийти в себя. У нее дома никогда так не кричали, папа с мамой жили дружно и ее любили.
– ?Влом, – подтвердила Катя. – Я уже опаздываю, ты меня на пороге застал. Если тебе нужен чей-то телефон, скажи, я продиктую. Только быстро.
Алик недовольно буркнул, что ему надо позвонить Севастьянову. Катя нашла пухлую, растрепанную записную книжку – у Алика было столько «нужных людей», что в памяти мобильного телефона все не помещались, – отыскала Севастьянова и продиктовала номер. Алик попытался было еще раз пойти на приступ и заставить ее привезти книжку, а когда Катя отказалась, снова ударился в крик.
Катя вздрогнула и выронила книжку. Листочки выпали и разлетелись по всему полу. Тогда Катя положила трубку и принялась их собирать, хотя и впрямь уже опаздывала. Но ей не хотелось, чтобы сын, вернувшись из школы, увидел засыпанный бумажками пол.
Подобрав листки, она кое-как сложила их в переплет, даже не по алфавиту, и вдруг замерла. На последнем листочке, не оторвавшемся от переплета, шел столбик букв и цифр. Катя узнала инициалы бывшего соседа по даче. Против его фамилии стояла цифра четыре. Узнала она и инициалы «рассеянного профессора», мужа своей подруги Тани Марченко.
Столбец был длинный, но к самом конце стояли буквы Д. Г. У Кати зарябило в глазах. Она запихнула проклятую книжку к себе в сумку и поехала на работу.
– ?Ты давал Алику деньги? – спросила она прямо в коридоре у одного сослуживца.
Он с извиняющейся улыбкой признался, что да, у него Алик тоже взял деньги взаймы. А уж он-то точно обо всем был предупрежден. Катя считала его добрым товарищем. Он был даже влюблен в нее немного. Стихи ей писал.
– ?Ты меня убиваешь, – сказала она тихо. – Ты хоть это понимаешь?
– ?Да брось переживать, – начал он уговаривать, увидев, как страшно она изменилась в лице. – Мне не к спеху. Поставишь меня в самый конец очереди.
Катя вдруг ощутила страшное удушье. Она хотела что-то сказать, но не смогла, схватилась за горло. Воздух не втягивался в легкие. Казалось, они наполнились упругим каучуком и больше ни для чего места не осталось…
– ?Мать, ты чего? – донесся до нее откуда-то издалека напуганный голос.
Она соскользнула вниз по стене и уже не видела, как все вокруг забегали, засуетились… Ей брызнули в лицо водой, и она судорожно перевела дух, глотнула наконец воздуха. Что происходит? Где она? Руки какие-то ватные… И голоса звучат как сквозь вату:
– ?Ну, ты чего, мать?… Да хрен с ними, с деньгами, я подожду…
– ?Заткнись, Хвылына, со своими деньгами, видишь, человеку плохо?
– ?Ну, я же не думал, что на нее так подействует… Мать, ты чего?…
– ?Может, «Скорую» вызвать?
Это до Кати дошло. Она сделала гигантский захлебывающийся вдох, словно рыба, вытащенная из воды, и села. Вернее, выпрямилась. Оказалось, что она уже сидит. Сидит в кабинете, в кожаном кресле главреда, так называемом «кресле руководителя». Как она сюда попала? Она не помнила. Лицо у нее было мокрое, весь перёд свитера забрызган водой. Но дышать стало вроде бы легче.
– ?Не надо «Скорой», – слабым голосом проговорила Катя. – Извините, Анатолий Серафимович. – Это главному. – Сама не знаю, как это получилось…
– ?Это все я виноват, – продолжал оправдываться человек с инициалами Д. Г., ее сослуживец Дмитрий Година. «Година» по-украински – «час», поэтому все в редакции, разумеется, называли его минутой – Хвылыной. – Но я ж не знал… Я ж не думал…
Катя поднялась с кресла и, еще раз извинившись перед главным, вышла из кабинета. Руки по-прежнему были ватные, колени тоже, голова ватой забита… За ней вышли все, кто набился в кабинет главного – оказывать действенную помощь. Рядом плелся бывший друг, а ныне предатель Димка Хвылына, продолжая виновато зудеть, как осенняя муха:
– ?Ну, мать, ну ты чего?… Я ж не знал…
«Все ты знал», – злобно лязгнуло в голове у Кати. Но она решила, что легче простить и сосредоточиться на своей беде, чем разбираться еще и с Хвылыной. Она остановилась в коридоре, Димка тоже.
– ?Да ладно, Димон… Я все понимаю. Мужская солидарность.
И опять злобно лязгнуло в голове, опять больно стукнуло сердце. Вечно ее заставляют входить в чье-то положение, кого-то «понимать», что-то прощать. «Меня бы кто понял», – подумала Катя, но усилием воли заставила себя успокоиться. Как бы и впрямь не загреметь вслед за свекровью.
В голове у нее стал складываться план.
– ?Дай мобильник позвонить, – попросила Катя у Димки.
У нее был свой, но на счету давно не было денег, а звонить с редакционного аппарата не хотелось: вокруг него вечно толокся народ.
– ?На, конечно. Звони. – Димка торопливо протянул ей телефон. – А ты не хочешь сесть?
– ?Сгинь, – велела ему Катя. – Мне надо поговорить.
Она повернулась к нему спиной и отошла на несколько шагов, набирая номер Этери.
