и конец. Но Герман удержался. Ему пришла в голову другая идея. Он специально попросил остановиться в неположенном месте, заранее отстегнулся и, когда водитель притормозил, выскользнул из машины.
– ?Эй, а за проезд? – закричал шофер.
– ?Ты с моих земляков все слупил в девяносто первом, – сказал ему Герман. – Считай, они за меня расплатились.
Шофер выскочил из машины с монтировкой.
– ?Ах ты, сволочь фашистская…
– ?Ну давай, замахнись. Доставь мне удовольствие, – подзудил его Герман, обнажая зубы в ухмылке, похожей на оскал мастифа. – Тут, между прочим, стоять нельзя.
К ним уже спешил милиционер.
– ?Вот, товарищ постовой, клиент платить не хочет, – пожаловался водитель.
– ?А у тебя патент на извоз есть? Налоги платишь? – спросил Герман.
Он многозначительно переглянулся с инспектором ДПС – тот его прекрасно понял – и пошел сдавать деньги в банк. Шел не спеша, прислушиваясь к воплям за спиной: «Командир! Разберемся!» На душе стало чуточку легче.
И вот теперь он смотрел в лицо жлобу, вздумавшему точно так же обобрать не абстрактных земляков, а его родителей.
Густав Теодорович взглянул на сына виновато. Луизе Эрнестовне тяжело было стоять, она устала, Герман видел по лицу.
– ?Позвольте мне отвести мать в машину, – попросил он.
– ?Нельзя! – надулся таможенник. – Вы в красном коридоре!
– ?У нее один чемодан, – настаивал Герман. – Проверьте и отпустите.
Но таможенник уперся – и ни в какую.
– ?Вот сейчас вызовем СЭС, возьмем пробы, составим протокол…
– ?Сколько? – спросил Герман.
– ?Ну… – таможенник воровато огляделся, – уж штуки три баксов мог бы отстегнуть за эти веники…
«И такса не изменилась с девяносто первого года», – с горькой усмешкой подумал Герман.
Таможенник не заметил, что их разговор записан на диктофон. Герман позвонил Голощапову.
– ?Аркадий Ильич? Мы прилетели, но нас тут таможня тормозит, нельзя ли протолкнуть? Кто тормозит? – Герман бросил взгляд на бейджик с именем, приколотый к груди побагровевшего таможенника. – Некто Клевцов.
Таможенник разразился руганью. Сам того не подозревая, он полностью повторял репертуар таксиста:
– ?Ах ты, фашистская свинья…
– ?Говори, говори, – хладнокровно кивнул Герман. – Я записываю.
И он помахал мобильником, в который был встроен диктофон, перед носом Клевцова.
К ним устремился начальник смены, которому успел перезвонить кто-то от Голощапова. Начальником смены оказалась женщина. Она дробно цокала каблучками по каменному полу, словно из пулемета строчила.
– ?Пропусти их, – приказала она Клевцову и просительно повернулась к Герману: – Мужчина-а-а-а… Мужчина-а-а-а, вы в суд подавать не будете? – В ее голосе зазвучала мольба.
– ?Не буду, – улыбнулся Герман. – Пусть живет.
Некто Клевцов, тяжело сопя, шлепнул печати на выданные в Казахстане санитарные сертификаты. Герман гордо провел родителей мимо частников-таксистов, предлагавших свои услуги. За спиной раздавался голос начальницы смены:
– ?Идиот! Ты что, не видел, они из вип-зала? Мне из Думы звонили!
– ?Я думал, «солидный» клиент… – оправдывался Клевцов.
Дальнейшего Герман уже не слышал. Он вывел родителей из здания аэропорта, усадил в большой джип, погрузил их пожитки и повез в дом под Тарусой.
Голощапов проявил широту души: оплатил и ремонт, и подвод коммуникаций, и переезд, и гражданство, сделанное подручными депутатами, как из пушки. Родителям Германа дом понравился. Луиза Эрнестовна даже прослезилась, увидев, что Герман пристроил небольшой легкий лифт: не хотел, чтобы она поднималась на второй этаж по лестнице.
– ?Ты обо всем подумал, Knirps [6], ничего не упустил, – растроганно проговорила она, называя сына старым детским прозвищем.
Герман улыбнулся в ответ. Это была их семейная шутка – называть его Малышом.
Он нашел родителям прислугу: пошел в Тарусе в церковь и спросил у богомолок на паперти, кто хочет за хорошие деньги поработать за городом – готовить и убирать в доме. Вызвалось несколько женщин, и Герман выбрал одну. У нее муж был одноногий, но подвижный и бойкий инвалид, разъезжавший на «Оке» с ручным управлением. Ему нужны были деньги на новую машину, он взялся возить жену туда и обратно, даже предложил Густаву Теодоровичу свою помощь в уходе за механизмами и инвентарем. Герман нанял и его тоже.
Убедившись, что родители хорошо устроены и все с ними будет в порядке, Герман вернулся в дом Голощапова. Он часто навещал родителей, старался вырваться к ним на выходные, возил мать в Москву по врачам. Но о своей женитьбе не сказал им ни слова.
Насчет денежного курса Герман оказался прав. Голощапов последовал его советам и обогатился. Впервые в жизни с легким сердцем и даже со злорадным удовольствием вернул взятые в кредит деньги: к 1999 году курс рубля упал втрое. Герман начал готовить фирму к постепенному выходу из тени.
Голощапов привязался к Герману. По вечерам часто звал «посидеть» в кабинете. Правда, его раздражало, что Герман упорно отказывается с ним выпить, но тут уж Аркадию Ильичу пришлось смириться. Не признавая никаких «виски-шмиски», как сказал бы Лёнчик, он наливал себе водочки и спрашивал:
– ?Как думаешь, Дед уйдет?
«Дедом» называли президента Ельцина.
– ?Уйдет, – отвечал Герман.
– ?Думаешь? – с сомнением переспрашивал Голощапов. – Да никогда он не уйдет! Мыслимое ли дело – от такой власти уйти?
– ?Он сам не раз говорил… – начал было Герман.
– ?Наплевать и растереть, – отмел его возражения Голощапов.
– ?Он проиграл дело в Конституционном суде, – не сдавался Герман.
– ?Какое дело?
– ?Ну как же, коммунисты подали запрос, имеет ли он право на новый срок, – напомнил Герман. – Суд решил, что нет. Между прочим, мог бы и выиграть, у его адвокатов была сильная позиция. В первый раз он избирался в другой стране – ее больше нет. По другому закону – он больше не действует. Значит, первый срок не считается. Но они проиграли. Он проиграл. Он уйдет.
– ?Он уже раз положил с прибором на этом суд. И опять положит.
– ?Посмотрим. – Герману надоел этот спор. – Как вы говорите про слепого? «Побачимо».
И в этот раз Герман оказался прав. Дед ушел, в России настали новые времена.
Герман упорно работал, преодолевая яростное сопротивление Лёнчика и Изольды. Он создал в рамках корпорации АИГ новую компанию, занимающуюся телекоммуникациями, – деловую, чистую, не запятнанную кровавыми разборками. Начал постепенно переводить всех служащих корпорации и заводских рабочих на «белую» зарплату. Правда, сделать ее стопроцентно «белой» не удалось. Начет на фонд зарплаты был такой, что налог получался больше прибыли. Но Герман сделал все, что мог.
– ?Ты пойми, – втолковывал ему Голощапов, – у нас совсем вбелую работать нельзя. Ну куда я без неучтенки? Меня конкуренты сожрут. Они-то неучтенку валом гонят. Как я этим засранцам взятки платить буду, если левую партию металла не толкну? А до взяток они охочи, сам знаешь. Не-е-ет, пусть сперва все будут честными, тогда и я буду.
Герман считал, что в этом и есть главная беда России: каждый ждет, когда все будут честными. Как разорвать этот порочный круг, он не знал. А главное, убедился, что тесть прав. На заводах у Голощапова
