Саньке удалось подняться, держась за стену. Большой помог ему. Они с маленьким быстро обыскали весь гараж. Потом большой пошел к дверям. Мама проскочила мимо него пулей и бросилась к Саньке, а Санька даже шагу навстречу ей сделать не смог, боялся упасть.
– ?Осторожнее, – посоветовал большой. – Он избит, может, что-то сломано.
Мама осторожно обняла Саньку, он тоже обхватил ее левой рукой и даже правую сумел поднять, хотя она весила, наверно, триста тонн, прижался щекой к ее щеке… Он был грязен, весь в застывших на холоде кровавых потеках, от него разило, как из вокзального сортира, но в эту минуту он нашел самые правильные, единственно верные слова:
– ?Я знал, что ты придешь…
Большой и маленький тем временем построили чеченов. Саньке было видно из-за маминого плеча.
– ?Который из вас Мустафа?
Чернявые молчали.
– ?Кто из них Мустафа? – спросил большой у папани, о котором все забыли.
Он крепко приложился, хотя чернявый смягчил его падение, но сумел наконец подняться с пола. Санька заметил, что на руке у него тоже стальной браслет, а с браслета свисает серебристый атташе-кейс.
– ?Вот этот. – Папаня показал на другого чернявого, не того, что открывал дверь.
Чернявый зыркнул на него глазом и что-то глухо проворчал по-своему.
– ?Ну, здравствуй, Мустафа, – приветствовал его большой. – А где твой дядя?
Чернявый молчал. Пришлось опять обращаться к папане:
– ?Кроме них, был еще кто-то?
– ?Никого, – испуганно пролепетал папаня.
– ?Врешь! – сорванным на холоде голосом крикнул Санька. – С ними была еще баба рыжая, пучеглазая, и Мойдодыр.
– ?Мойдодыр? – переспросил большой с интересом.
– ?Не знаю, как его зовут, и этих не знаю, но он не ушел с рыжей, он здесь остался. У него одна нога, сам весь долбанутый, на сторону перекривленный, того и гляди развалится. Он вон туда полез. – Санька указал на яму. – У них там люк, эти тоже к нему лазили.
– ?Молодец пацан, – одобрительно улыбнулся большой. – Жека, за мной. Журавель, ты на часах.
Санька только теперь обратил внимание на последнего из вошедших, хотя тот занял собой чуть не все помещение, а головой уперся в потолок гаражного бокса.
– ?Может, не надо? – взмолилась мама. – Сын тут, что еще нужно?
Большой… тот, кого Санька мысленно называл большим, пока не увидел великана, повернулся к ней, и Санька сразу понял, что это и есть хахаль. Так он на нее смотрел! Протянул руку и стер с ее щеки пятно Санькиной крови…
– ?Мне обязательно надо взять этого Мойдодыра. Я за ним вот уже пятнадцать лет охочусь. Я поклялся его достать. Не бойся, все будет хорошо. Подождите нас здесь. Дай пока Саньке попить, вон в том углу еще бутылки стоят.
Он снова вынул пистолет и первым полез в яму. Маленький двинулся за ним.
Герман спустился в люк и попал в тоннель.
– ?Могли растяжку поставить, – раздался негромкий голос Синицына у него за спиной.
– ?Учел, – бросил в ответ Герман и вынул из кармана фонарик. – Но вряд ли. Они сами сюда лазили, зачем им эти сложности?
Сравнительно короткий тоннель упирался в стену. В стену того самого последнего бокса, утопленного в камень, сообразил Герман. У стены виднелась вмурованная в пол железная лестница.
Продвигаясь осторожно, шаг за шагом, освещая себе путь фонариком, Герман и Жека пересекли тоннель, проверили лестницу. Оба нутром чуяли засаду, но мин-растяжек не обнаружили. Герман начал бесшумно подниматься. Люк вверху был чем-то прикрыт, но, ощупав препятствие, Герман понял, что это ковер.
Он рывком откинул ковер и ринулся в люк. В бронежилете еле продрался.
Этот бокс был обставлен как номер люкс в ориентальном стиле. Воздух тепел от мощных обогревателей, весь пол застлан коврами, ими же увешаны стены, много мягких подушек, светильник вместо голой лампочки, роскошное наргиле с наборной эмалью… И посреди всего этого восточного великолепия, глядя прямо на Германа, лежал на подушках Ширвани Вахаев.
Германа тотчас насторожила его неудобная поза. Он не возлежал, не курил наргиле, привалился неловко даже не на бок, а почти на живот, придавив грудью левую руку. Герман знал, что правая рука у Вахаева почти не действует: во время памятного отхода из Грозного в феврале 2000-го ему не только ногу оторвало, но и перебило осколком локтевой сустав.
Герман не стал стрелять на поражение, бросился к Вахаеву, толкнул его на спину… и увидел. Здоровой левой рукой Вахаев сжимал гранату. Чека была уже вынута. Бросить гранату он не мог, поза не та. Значит, его, Германа, поджидал. Решил погибнуть как шахид и взять его с собой. Герман прочел это в мертвых, отливавших машинным маслом глазах Вахаева.
Гранату «РГД-5» с вынутой чекой можно держать в руке сколько угодно, хоть год. Пока рычаг не отпустишь, ударник не тронет капсюль запала. Но стоит разжать пальцы, как рычаг повернется, освобождая ударник, тот разобьет капсюль, и через четыре секунды, не позже, рванет.
Времени на размышление не было. Герман всем телом навалился на Вахаева, обхватил его пальцы, не давая их разжать, другой рукой, применив болевой прием, вывернул запястье, перехватил гранату и швырнул ее в люк.
Бабахнуло довольно громко, и сразу среагировали машины вокруг: завыли дешевой тайваньской сигнализацией.
– ?Ну, ты даешь, Густавыч. А если б я не выскочил? – обиженно протянул Жека Синицын.
– ?Но ты же выскочил, – ответил на это Герман. – Осмотрись тут. Может, он нам еще какой сюрпризец припас.
– ?Есть.
Пока Синицын осматривал помещение, Герман обыскал Вахаева, но ничего больше не нашел. Посетовал, что наручников нет. В голове промелькнуло горестное воспоминание о том, как он потерял Федю Коваленка. Это не имело отношения к делу, а может, и имело… Все на свете связано со всем на свете, так ведь? Через смерть Феди Коваленка – тогда тоже не хватило пары наручников – он познакомился с Голощаповым. А знакомство с Голощаповым привело его сюда.
Поразмыслив, Герман выпростал ремень из брюк Вахаева и стянул ему руки за спиной этим ремнем. Вздернул на ноги.
До этой минуты Герман старался не замечать стальной пружины, стиснувшей сердце, как только в деле прозвучала фамилия Вахаев. Не давал себе думать об Азамате Асылмуратове. Даже мысли такой не допускал. Но пружина напоминала о себе, давила на сердце, только теперь ослабла. Он позволил себе перевести дух.
И тут Вахаев заговорил. Герман впервые услышал его гортанный голос:
– ?Я умираю. Дай умереть воином. Пристрели.
Он говорил по-русски вполне грамотно, что и неудивительно: семидесятого года рождения, в советской школе учился. Но ответить Герман не успел.
– ?Ах ты сволочь! – подал голос Жека Синицын.
Он уже обыскал гараж и мотнул головой Герману, что, мол, все чисто, а теперь подскочил к Вахаеву и даже замахнулся на него, но Герман остановил друга:
– ?Не надо, Жека. Не надо бить лежачего.
– ?Хорош лежачий…
– ?Он связан. Сдачи дать не может. Стрелять в тебя я не буду, – обратился Герман прямо к Вахаеву. – Ты не воин, ты шакал. За свое по суду ответишь. Сколько тебе твой Аллах намерил, в тюрьме просидишь. Думаю, немного, но и то хлеб. Я буду молиться за твое здоровье.
– ?Ты ж его убить клялся, – не сдавался Синицын.
– ?Так то в бою, а тут… Связанного? Нет, – поморщился Герман, – я с безоружными не воюю. А тюрьма похуже смерти будет. Для него – особенно. Кстати, он нам нужен живым: он нам еще и заказчика
