Царь сдвинул брови.
– А запорожские черкасы не хотят ли с вами разодраться или какого сделать дурна? Живете ли в мире?
– Живем мы в мире… А в нынешнем году стычка некая была, в Филиппов пост. Атаманишка Петро Матьяш учал бунтовать. Хотел было половину Азова-крепости себе забрать. Не вышло дело. Сами же черкасы на то согласия не дали, со стены его, Матьяша, в Дон кинули. Азова-города сдавать мы никому не будем! Помрем все до единого человека, но не покинем крепость. Ту крепость, государь, мы взяли ценою нашей крови. И ежели наши головы ты, государь, снимешь, то и тогда донские казаки Азова никому не отдадут. Сказал тебе без лжи.
Царь встал и зло взглянул в горячие глаза Татаринова.
– Не отдадите той крепости? – повышая голос, спросил он.
– Не отдадим, – повторил Татаринов твердо, нахмурив лоб и сдвинув брови.
– Разбойники! Вы завели там государство с беспутными порядками! Ослушники вы царской воли!
– Великий государь! – сжимая рукой шапку, сказал Татаринов. – Да нам то государство есть русская земля!
– А я-то кто для вас?
– А ты для нас царь русский, великий государь!
– Замолчи! Ты лжу всю высказал царю-государю! Азов забрали самочинно. Фому убили! С султаном, с крымским ханом меня ссорите, к войне вплотную придвинули. Вестей не посылали. Степана сажали в яму, голодом морили, в цепях держали. Ироды! Я повелю казнить вас! Лжу говорил мне Каторжный! Лжу говорил Старой, придя из Белоозера! Лжу говорил Наум Васильев! И ты мне молвишь лжу!..
Царь, словно бичом, хлестал Татаринова словами. Атаман молчал, теребя шапку.
Задрожав всем телом, царь крикнул на всю палату:
– За вашу лжу безбожную, за ваши дерзости царю Руси и боярам, за ваше воровство и подлые разбои – сколько приехало к Москве, всех вас я повелю казнить!
Татаринов расправил гордо плечи.
– Грех будет на тебе! – сказал он, глянув на иконы. – На мне, как видишь, государь, тобой жалованное платье. Казнишь меня – казнишь себя! Помилуешь меня – помилуешь себя!.. Нам все едино! Все дело наше идет на пользу государству! Но помни: не мы лжем, а султан. Ты тщетно вверился султану, послам его. Велел бы лучше дать нам свинец и ядра. Велел бы порох дать. Велел бы хлеб нам дать и ружья новые… Добытое кровью нашей взял бы себе – на вотчину. Без лжи я говорю! А не возьмешь ту вотчину себе – не будет счастья твоим детям: ни Алексею, наследнику прямому, ни меньшому – Ивану, ни дочери твоей Ириньице!..
Слова Татаринова неожиданно сломили волю царскую. Царь в изнеможении опустился в кресло.
– О господи! – шептал он. – Ну, вразуми несчастного. Ну, повели обресть мне мужество, вдохни мне силы… С кем мне совет держать? Помилуй и спаси!
Дверь отворилась, вошел без зова пристав Савва Языков. Видно, он стоял за дверью и подслушивал.
– Великий государь, – вмешался он без спросу. – Вели казнить Татаринова и воров-казаков…
– Повремени, – слабым голосом остановил его царь. – Позови ко мне князя Пожарского. Он где-то здесь…
– Пожарского? – переспросил Языков, не веря ушам своим.
– Зови Пожарского! – резко повторил царь.
Савва исчез. «Что-то будет?» – думал Татаринов.
Вскоре вошел князь Пожарский.
Увидев князя, царь встрепенулся.
– Димитрий Михайлович! – сказал он ласково. – Ты мне будь советчиком верным, честным… Порассуди! Ты лучше многих знаешь, как поступить мне в таком трудном деле… Как поступить с Азовом-крепостью? Казнить ли атаманов или помиловать? Вернуть ли крепость турскому султану или оставить за собой?.. Скажи мне, князь!
– Великий государь! – ответил князь Пожарский. – Не знаю, что сказать. В моих советах ты ране не нуждался. Советчик я худой. Мне ведомо, что все бояре приближенные думают иначе и государь склоняется к боярам родовитым и знатнейшим. Мой же род, как всем то ведомо, незнатный и непригожий для суждения. Сплелось тут разномыслии всяких тьма, а пользы в том отечеству нет никакой… Ты лучше бы спросил совета у Салтыковых, которых так ласково и милостиво приблизил после ссылки…
Глаза Пожарского были чисты, ясны, и голос его звучал без колебаний, спокойно, твердо.
Широкоплечий и мужественный, князь Пожарский держал себя в палате царской с достоинством. Он был уже не молод: ему шел шестой десяток лет. Курчавые волосы на висках покрылись серебром, недлинные усы свисали книзу и тоже серебрились, как и короткая бородка. Высокий ровный лоб был без морщинок.
И снова молвил царь:
– Я жду совета твоего. Ты стоял крепко и непоколебимо, без всякой шаткости за наше государство! Ты спас мне жизнь и матушке моей!
– Уволь меня, великий государь, – ответил Пожарский. – Решай, как бог тебе подскажет, но то не забывай, что Русь сильна, пока живет народ!
Но царь сказал настойчиво:
