– Пропили, божий человек, пропили, – шутливо сказал атаман.
– И седла, поди, пропьете?
– И седла, божий человек, пропьем.
– Пропить недолго. Москва деньгу хватает крепко: портки последние пропьешь.
Афонька Борода обратился к мужику:
– Да мы, старец божий, до царя идем.
– За чаркой пива?
– Чаркой не споишь нас.
– Ну, знать, за царским жалованьем?
– Угадал! Аль жалко? – вмешался Левка Карпов.
– Да мне не жалко. Только вот бояре тяжелы. Боярам не попадайтесь! Кнутами выпорют. А нет – вон там, – он указал на Лобное место, – почетвертуют.
Куснул старик край пирога, проглотил и, оглядываясь, стал догонять мужиков, спустившихся к Москве- реке.
– Куда же подаваться будем? – спросил Афонька Борода. – В Посольский приказ аль прямо к царю?
– Пойдем сперва к Ульянке, к вдовице, чтобы не дать ошибки, – сказал атаман. – Баба она бойкая, все порядки на Москве знает. Расспросим ее обо всем, почистимся с дороги, кафтаны новые наденем, а там за чаркой и смаракуем, что делать дальше. Жива ли только Ульянка?
Подхватили казаки седла с уздечками и зашагали по шумным улицам Москвы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На Никольском мосту была теснота невиданная. Везде стояли жующие люди: пироги ели, а шапки держали под мышкой. Сновали торговцы с берестяными лукошками:
– Седни пироги с вандышем![9] Кому пироги с вандышем?
– Ой, врет, ребята! Пироги у него с постной телятиной. А теленок его околел! – прокричал высокий и тонкий, как жердь, парень без шапки и проплыл со своим деревянным лотком вдоль улицы.
– А вот пироги с вязигой! Жареные! Подпаренные! Маслом приправленные. С вязигой! Ешь, мужики, пироги с вязигой…
– Не угодно ли кваску хлебного? Квасу! Весь свет обойдешь – такого не найдешь! Живот не разопрет от квасу – молитесь Спасу!
– Гребенки новые, слоновые! Вшу чешут, а гниды сыпятся. Гребенки! Гребенки! Пироги смачные! Бабы удачные!
В воздухе веяло перегаром масла. Пахло жареными пирогами, луком, горелым тестом, приправами всякими. Афоньке, да и всем остальным захотелось есть.
– Что стоит пирог? – спросил Афонька облизываясь.
– Пирог – един грошик!
– Пошто так дорого?
– Было когда-то дешевле… Тебе погорячее аль обыкновенный?
– Погорячее, – сказал Афонька.
– И нам давай, – отозвались все казаки.
– Да нам бы еще кваску, – сказал Левка Карпов, съев пирог. И не успел он этого сказать, как перед казаками словно из-под земли выкатились две высокие кади с квасом и кувшин с розовым суслом.
– Куплю-продам! А нет – даром отдам. Пей – не хочу! За Неглинным дороже!
Нищие обступили казаков со всех сторон и стали просить копеечку. Атаман загреб из кармана шаровар медные грошики и швырнул их под ноги. Перед бочками с квасом теснились нищие.
– Вы, черти безногие, безрукие, потише! Потише! – закричал торговец. – Кадь с квасом повалите! – Но только сказал он это, кадь перевернулась, и зеленовато-бурый квас потек из нее к толкающим друг друга нищим.
– Эх, дьявол тебя побери! Барыш уплыл. Платите за квас, казаки: по вашей вине убыток несу.
– Возьми свой убыток, – сказал добродушно атаман, протягивая торговцу деньги.
– Еще одну кадь перевернуть за это надо. Пошто так много дал? – сказал один безрукий.
Закусили казаки, попили кваску вдоволь и побрели усталые к Ульянке.
Глаза у казаков слипались, на солнце жмурились. И все думали об одном: добраться бы поскорее да задать бы в доме Ульянки такого храпака, чтоб на Дону слышно стало.
А мужики в лаптях, торговцы в опорках так и сновали по всем улицам. Работные люди, согнувшись, таскали тяжелые бревна, волоком на длинных бечевах, на шарах катили серый камень.
На крышах вновь выстроенных домов стучали молотками плотники, кирпич лепили печники. Отовсюду густо валил народ. Сколько его в Москве!
Важно, сторонкой, двигались бояре, похожие на Гришку Волконского, – горлатные шапки, шубы,
