– Всю ночь пейте, люди храбрые, вино и сладкий мед, а утром мы возведем под крепостью земляную высокую гору, а на той горе поставим мы весь свой тяжелый пушечный наряд. Взойдем мы на ту гору высокую с полками храбрыми и начнем бить по их городу беспрестанно, светлым днем и густой ночью. Мы будем стрелять до тех пор, пока в Азове-городе не останется ни одного казака, ни одного целого камня!
– Но в один день такую гору поставить нельзя, – возразил Пиали-паша.
– В неделю поставим! – разошелся Гуссейн-паша. – Разобьем стены до самой подошвы, достанем казаков в их земляных ямах, их жен и детей и поступим с ними так, как поступают с людьми волки лютые. Ни единого семени казачьего не оставим даже в зародыше.
– Но азовские люди не будут сидеть сложа руки, – гнул свое Пиали-паша. – Ведь они будут защищаться. Разве ты не видишь, Гуссейн-паша, их каменное упорство? Не опрометчиво ли ты хочешь поступить? Земля нынче рыхлая, а пороховая казна в Азове крепкая.
Но Гуссейн-паша не пожелал слушать турецкого адмирала.
Он поил свое войско вином, сам пил не в меру, и ему казалось, что Азов-город давно уже взят, что его гонцы лихие скачут уже в Стамбул к султану Ибрагиму, и сам верховный визирь Аззем Мустафа-паша и султанская матушка Кизи-султане возлагают на него большой венок славы и щедро награждают самыми богатыми поместьями.
Войско турецкое кричало, пело буйные песни, разбивало арбы с провиантом, открывало все новые и новые бочки с кипрским вином, веселилось.
Пленные казаки, видя войско пьяное и его буйство, удумали бежать из турецкого стана.
Поздно ночью, когда все турецкое войско перепилось, многие казаки, развязав зубами крепкие ремни, которыми им стянули руки, бежали из турецкого стана.
– Кто вы такие? – кричали им часовые с крепостной стены.
– Мы казаки, бежавшие из турецких таборов, – отвечали они.
Воротные казаки опознали прибывших и доложили атаману Осипу Петрову. Их сразу пустили в крепость, и они сообщили, какую смерть готовит казакам Гуссейн-паша.
Осип Петров, не мешкая, созвал на совет всех атаманов и есаулов.
– Что будем делать, братцы? – тревожно спросил атаман, закрывая рукой кровавую тряпку на голове. – Вся крепость будет видна, если возведут вал. Не можно допустить такого.
– Пусть возводят, – спокойно возразил Иван Каторжный. – Пусть соберут нехристи всю свою силу и пушки на валу. Тут мы их и изничтожим. Наскоро надо рыть подкопы.
– Разумно мыслит Иван, – поддержал Каторжного Михаил Татаринов. – Подкопы надо вести немедля. А все свое войско и женок с детьми перевести в землянки и погреба. Всем зарыться в землю!
– Добре рассудили сынки, добре, – тепло проговорил Михаил Черкашенин. Видали мы за свою жизнь и турку, и немчуру, и татар, и ляхов, и всяких иноземцев. Где им до русской рати! Кишка слаба! Русскую рать надо либо всю насмерть побить, либо верой да правдой на мир сговорить. Переможем нехристей! Выдюжим!
Атаманы склонились над планом крепости, уточняя с есаулами места подкопов и расстановки сил. А с первыми проблесками синеющего рассвета начали двадцать восемь подкопов, заставив под угрозой смерти рыть землю не покладая рук турецких полоняников. Вместе с есаулами атаманы осмотрели кузницы, оружейную мастерскую, все крепостные укрепления, сторожевые башни и пушки, наказывая караульным и всему войску строже нести службу, доглядывать зорко за всеми происками врага. День прошел спокойно. Обе стороны готовились к новым боям.
Ночью в азовскую крепость прорвалось казачье подкрепление из трехсот человек, которые так нужны были в осажденном городе. Но в ту пору случилось и несчастье.
Иван Зыбин с двумя своими верными товарищами был на вылазке. Нужно было добыть важные сведения о местах хранения пороха и военных припасов, прибывших во вражеский лагерь. И с казаками случилась горькая беда. Турецкая стража заметила их, всех схватила и повела в свой дальний табор. В крепости узнали о том по шуму и выстрелам, погнались за турками, дрались с ними саблями, но не смогли выручить отважных лазутчиков. Большая печаль охватила всех в крепости. Никого не радовали пятьсот пленных турок, которых привели в крепость казаки, бросившиеся на выручку Ивану Зыбину. Иван Зыбин, славный донец, попал в цепкие вражеские лапы. Как его выручить? Как ему помочь?
А в это время Иван Зыбин, без шапки, в изодранной одежонке, израненный острыми кинжалами, окровавленный и избитый, бесстрашно стоял перед Гуссейн-пашой и смотрел на него в упор. На лице есаула не было заметно никакой тревоги, а в темных широко открытых его глазах были не боль и страх, а непокорность и презрение к турецкому главнокомандующему.
В шатре стояла долгая тягостная тишина. Гуссейн-паша, зверея, пристально смотрел на есаула. Чего ждал паша – никто не знал. Наконец он вскочил с шелковых подушек, схватил свою крепкую кизиловую палку и ударил ею по вскинутой голове Ивана Зыбина. Голова донского есаула оказалась крепкой. Треснула и разломилась надвое кизиловая палка. Золотой набалдашник вывалился из рук паши и упал к ногам Ивана Зыбина. С его черных густых волос на осунувшееся, в кровоподтеках лицо стала медленно сползать кровь.
Главнокомандующий закричал пашам, которых только вчера обменяли и вывели из казацкого плена:
– Не тот ли это серый волк, атаман донской?! Не он ли своровал наши платья и знамя с персоной Ибрагима?
Паши отвечали:
– Это он. Он, есаул казачий, своровал все знамена и золотые сосуды.
Гуссейн-паша еще больше остервенел:
– Почто же вы, воры, по темным ночам бродите в моих таборах? Почто вы, собаки, знатных людей у меня в шатрах побиваете?! Неужели же вы и впрямь думаете устоять против меня? Не устоите! Что ты мне скажешь?
