– Грицай! – обнимая Ломова, проговорил Алексей Старой. – Рад видеть тебя. Но что же они сделали с тобой?.. Вы денег за Грицая хотите? – спросил он черкесов.
Бей-булат и Джем-булат в один голос ответили:
– Нет!
– А что же вы тогда хотите?
– Ничего!
– Зачем же вы рисковали своими головами? Вернетесь в аул, вас же прирежут!
– Нет! – сказали они. – Мысами прирезали многих… А он, – Джем-булат указал на Бей-булата, – он своего отца убил, чтобы не воевать против русских…
– Да ну?! – раскрыли казаки рты.
– Клянусь аллахом!
– А он, – сказал Бей-булат, указывая на Джем-булата, – сделал то, же самое. Только мой отец был простой горец, я ношу черную бурку, а его отец, Кучук-булат, был вали[12] , Джем-булат белую бурку носит. Вали хотел, да и мой отец тоже, чтобы Джем-булат и я стали предводителями войска, которое собрал вали с турецким пророком Эвлией Челеби в поход против Азова. Мы не стали держать руку его и сторону султана.
– Ой, ну?! Не врете ли?
– Старый Кучук-вали сказал Джем-булату: «Все идут, а ты не хочешь идти под Азов, не хочешь убивать гяуров? Ты мне больше не сын. Ты абрек»[13]. Сердце Джем-булата не могло выдержать таких слов, и он прирезал старого Кучук-булата кинжалом…
Казаки и казачки, окружившие черкесов, с любопытством рассматривали их.
Оба глазастые, быстрые, с орлиными носами, черноволосые. Широкое лицо Бей-булата было смуглое, загорелое, черное, как у негра. Лицо Джем-булата – чистое, белое, изнеженное. Глянув на них, можно было без ошибки сказать: хлеб они ели не за одним столом, кормили их разные матери.
– Скажи-ка ты, орлы какие горные! – проговорил один старик. – Вот это я понимаю, Кавказ! Не хотят воевать джигиты за турку поганую… И верно. Почто он им сгодился, турок? Налетают на них, как шакалы. Земли их разоряют. Людей в неволю угоняют. Нет житья от басурманов. Не выдержали орлы! Хорошие ребята. Ладные… Батьков своих побили, врагов поприрезали, привезли Грицая Ломова. Вот что нам дорого. Да и сами на нашу сторону подались…
– Обманут, – сказал кто-то.
– Не обманут, – возразил Татаринов.
– Изменят!
– Не изменят!
– Слазутничают. Прирежут кого-нибудь и сбегут…
– Ну-ну! – пригрозил Татаринов. – Не слазутничают.
– Да какая им, таким головорезам, может быть вера? – сказал кто-то в толпе. – Татарин как был татарин, так татарином и останется.
Михаил Татаринов вспылил:
– Врешь да плетешь! Не к месту и не к делу.
Джем-булат сказал:
– Поставьте наших коней в конюшни. Покормите нас. Нам теперь ехать больше некуда. А поведать атаманам следует многое – тайное, важное да неотложное.
– Любо? – спросили атаманы у казаков.
– Любо! – сказали все и, расходясь, внимательно разглядывали лица двух стройных высоких горцев. – Дела, – говорили между собой казаки, – ожидаются боевые. Пусть потолкуют да поразведают. Враг у нас один.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тайная беседа шла в доме атамана.
Бей-булат и Джем-булат в зеленых бешметах сидели за большим столом. Грицай Ломов, хилый и слабый, лежал на длинной лавке, ел лепешки. Лепешки в тарелке, кружки и молоко в глиняном кувшине поставила на стол Варвара и тихо вышла по своим делам.
Татаринов сидел, молча разглядывая лица черкесов, большие, широкие и длинные базалевские кинжалы. Иван Каторжный перелистывал бумаги, привезенные из Москвы. Наум Васильев и Алексей Старой пытливо всматривались в старинную карту, изображавшую побережье Черного моря; она случайно досталась в Стамбуле атаману Осипу Петровичу Петрову. За стеной в другой комнате глухо покашливал больной Смага Чершенский. Атаманы кого-то еще поджидали. Вот скрипнула дверь и отворилась. Вошел старик Михаил Черкашенин. Атаманы все разом встали, поздоровались. Черкесы, озираясь, тоже встали, поклонились старику восточным обычаем.
– Начнем ли дело? – спросил Татаринов.
– Начинайте, – степенно сказал старик. – Усаживайтесь.
Все сели за стол, а Черкашенин, хмурясь, стал ходить по комнате, присматриваясь к черкесам, прислушиваясь. В атаманский разговор он не вмешивался.
