Юнармия

– Ребята, как вы думаете, в Кубани вода мерзлая?

– Конечно, мерзлая, – ответил Пашка и посмотрел на меня с удивлением.

– А сколько верст будет до Курсавки?

– Говорят, сорок. А что? – насторожился Шурка Куз­нецов и придвинулся ко мне поближе. – Разве слышно что?

– Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знае­те, что в станице делается?

– Ну, что делается? – спросил Шурка.

– Неужели же ничего не знаете?

– Да что ты тянешь! – рассердился Шурка. – Говори толком!

– А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.

– Ну, что ж, и пойду, – сказал Шурка.

– Пойди, пойди, – сказал я. – Тебя либо нагайкой от­стегают, либо – на веревку.

– Вы потише, – прошептал Афонька. – Вон казак ко­ней запрягает.

На том краю площади казак повернул дышло брички, завел коней, надел постромки и зацепил вожжу. Потом вскочил в бричку и стоя поехал.

– Хаустов, – сказал Пашка. – Наверно, опять с доне­сением к коменданту приезжал.

– У, хамлюга, – прошептал Шурка Кузнецов, прово­жая глазами казака в серой папахе с красным вершком. – Вот так бы и смахнул его с брички, кабы винтовка была!

– Слушай, Шурка, – сказал я. – И вы, ребята, слушай­те. Давайте отряд соберем – Хаустовым вершки сбивать будем, а?

Афонька встал с нижней ступеньки и отошел от крыль­ца шага на два.

– Ты что? – сказал он. – Хочешь, чтобы попало всем? Брось, брат, не выдумывай! Не пойду в твой отряд. Всем расскажу, куда ты нас тянешь.

– Ну что ты раскудахтался? – остановил я Афоньку. – Видно сразу, что ты дурак, шуток не понимаешь. Ну какой у нас может быть отряд? Где у нас винтовки?

Шурка Кузнецов сразу понял, что я нарочно на попят­ный иду, – боюсь, как бы Афонька все дело не испортил.

Он подмигнул мне и сказал:

– Давайте мы два отряда организуем: один – ты, дру­гой – я. В красных и в белых играть будем. Только уго­вор – в ухо не бить, а то у Афоньки вон до сих пор ухо словно помидор спелый.

Я хлопнул Шурку по плечу:

– Вот это дело! Два отряда еще лучше будет.

Афонька растерялся. Он глупо улыбался и поглядывал то на меня, то на Шурку.

– Пошли, ребята, пошли по домам, – сказал я, поды­мая со ступенек Пашку и Ваньку Махневича.

Мы зашагали через площадь и вышли на Вокзальную улицу.

У калитки Афонькиного дома мы остановились.

– Вот что, Афонька, – сказал я ему на прощанье. – У тебя, кажется, нож острый есть. Так вот ты нам палок побольше нарежь кизиловых. Они у нас заместо винтовок будут.

– Ладно, – сказал Афонька, – нарежу. А в чьем отряде я буду?

– В моем, – сказал Шурка. – Начальником штаба.

– Нет, я его к себе возьму, – сказал я, – помощником атамана.

Афонька пыхтел от удовольствия.

– Ну, прощай, Афоня, режь палки потолще! – крик­нули мы ему и побежали по улице.

За углом мы остановились, и все разом захохотали:

– Начальник штаба!

– Помощник атамана!

– Апостол чертов!

– Сорокопудило!

– Вот наскочили так наскочили! Чуть не влопались!

Отделавшись от Афоньки, мы опять заговорили об отря­де. Я рассказал ребятам, что отряд должен раздобыть оружие и патроны. Потом взял с каждого клятву, что ни­кто не откроет нашей тайны ни отцу, ни матери, ни наяву, ни во сне, ни под угрозой, ни под пытками.

Шурка Кузнецов и Пашка Бочкарев произнесли клятву громко и торжественно, а Ванька Махневич – еле ворочал языком.

Мы только и разобрали: