В воду бассейна словно забросили невод, сплетенный из света. Жена молчала, положив руки, маленькие и пухлые, как у куклы из императорского дворца, на край стола, прикрытого тенью пляжного зонта.
Так что Хонда мог свободно предаться мыслям.
…Реальная Йинг Тьян была такой, какой ее видел Хонда. Молоденькая девушка с прекрасными черными волосами и постоянной улыбкой на лице, взбалмошная, твердая в своих намерениях, но неопределенная в чувствах. Однако было понятно, что это только часть ее, у Хонды, сгоравшего от любви к той, невидимой Йинг Тьян, страсть питалась неизвестным, а познание, само собой разумеется, — известным. Удовлетворило бы это его страсть, если бы он будоражил сознание и узнал бы больше, отняв часть у неизвестного? Да нет. Ведь страсть Хонды все больше стремилась отдалить Йинг Тьян, отдалить туда, куда познанию было не дотянуться.
С юности Хонда совершенствовал остроту мысли, и у нее был нюх охотничьей собаки. Поэтому можно было считать, что Йинг Тьян действительно такая, какой он ее знает, какой видит. И в этом смысле существовать Йинг Тьян позволяло только сознание Хонды.
Оттого и страстное желание Хонды видеть Йинг Тьян обнаженной, такой, какой ее не знают другие, оказывалось неосуществимым — в нем страсть и рассудок противоречили друг другу. Ведь видение есть область сознания: пусть Йинг Тьян, когда он подсматривает за ней через отверстие в книжной полке, этого и не замечает, с этого самого мгновения она начинает обитать в мире, созданном сознанием Хонды. В мире Йинг Тьян, который будет осквернен сразу же, как он его узрит, Хонда не увидит того, что хочет увидеть. Его страсть не может быть утолена. А если бы он не подсматривал, то опять же страсть оставалась бы недостижимой.
Он хотел бы видеть Йинг Тьян парящей в воздухе, но та, какую он видит, не летает. Не может быть того, чтобы сотворенная его сознанием Йинг Тьян противоречила бы царящим в этом мире законам физики. Вполне вероятно (не в мечтах), мир, где обнаженная Йинг Тьян летает на павлине, совсем рядом и не функционирует только потому, что само сознание Хонды помутилось, в нем появился изъян, сломалась какая-то маленькая шестеренка. А если исправить поломку, заменить шестеренку? Это удалит Хонду из мира, где они вместе с Йинг Тьян, приведет его к смерти.
Сейчас же было очевидно одно — предел страстных желаний Хонды, то, что он по-настоящему мечтает увидеть, существует только в том мире, где его нет. Для того чтобы узреть желаемое, ему нужно умереть.
Когда подглядывающий осознает, что может коснуться света, только уничтожив источник своего поведения, это и есть его смерть.
Можно сказать, Хонда впервые в жизни всерьез задумался над природой самоубийства.
Если следовать только страсти и отрицать сознание, стремиться отдалиться от него, стараться отправить Йинг Тьян туда, где сознание твое ее не достанет, то останется только убить то, что сопротивляется этому. И это означало, что Хонда, оставив Йинг Тьян в мире, оскверненном его сознанием, сам этот мир покинет. В этот момент блистающая Йинг Тьян стояла у него перед глазами.
Нынешний мир был миром, созданным сознанием Хонды, поэтому и Йинг Тьян жила в нем вместе с ним. Учение «только-сознание» говорило о том, что это был мир, сотворенный сознанием Алая. Однако Хонда не мог безоговорочно принять концепцию «только-сознание», потому что не соглашался с тем, что предполагало сознание Алая: он, ухватив собственное сознание, вечно и каждый миг отбрасывает источник собственного сознания — наш мир, создает его заново.
Скорее всего, в те мгновения, когда Хонда в шутку думал о смерти, когда его сознание, упиваясь сладостью этой мысли, соблазняло его самоубийством, он мечтал как о высшем счастье о том, чтобы подобно сияющей луне явилось ему девственно чистое, янтарное тело Йинг Тьян, тело, которого никто не видел и которое он так жаждал увидеть.
Воплощение в золотого павлина — оно ведь означало именно это. Согласно наставлениям, связанным с изображением бодхисаттвы на золотом павлине, при наступлении великого мига просветления, над хвостом павлина видят половинку луны, а над ней полную луну; так, подобно тому как половинка луны превращается в полную, молитвой достигается аскеза.
Хонда, наверное, желал воплотиться в золотом павлине. Если все страсти в этом мире заканчиваются половинкой луны, разве есть такой, кто не мечтал бы о полной луне, встающей над хвостом павлина.
Шум газонокосилки смолк, и издали раздался крик:
— Так будет достаточно?
Супруги, как скучавшие на ветке попугаи, неловко развернулись в ту сторону. На фоне наполовину скрытой облаками Фудзи стоял в рабочей одежде цвета хаки Мацудо.
— Наверное, так, — тихо сказала Риэ.
— Да. Для пожилого человека вполне прилично, — отозвался Хонда.
Когда Мацудо, поняв знак Хонды, который показал ему кольцо из соединенных пальцев, вернулся, медленно таща за собой газонокосилку, у ворот со стороны Хаконэ раздался хлопок и в них въехал большой автомобиль с багажником. Это была машина из Токио с поваром и тремя официантами, а также большим количество продуктов.
43
Хонда был новым членом дачного общества в Нинаоке, но как-то до сегодняшнего дня он не приглашал к себе тех, кто давно уже жил здесь на дачах.
Напуганные слухами о том, что в окрестностях Готэмбы полно баров для американских солдат, проституток с сутенерами, уличных женщин, слоняющихся по учебному плацу с армейскими одеялами, словом — слухами о падении общественных нравов, люди в свое время покинули дачи и только этим летом стали потихоньку возвращаться, поэтому Хонда решил пригласить старожилов на открытие своего бассейна.
Дольше всех здесь жили принц Каори с супругой и вдова основателя банка Масиба — Канъэмона Масибы. Вдова сказала, что приведет с собой троих внуков. Должны были прийти еще несколько человек из местной публики, приедут Кэйко с Йинг Тьян и из Токио — госпожа Цубакихара и Иманиси, Макико прислала письмо, что быть не может, так как уезжает путешествовать в Европу. Вообще-то ее должна была бы сопровождать госпожа Цубакихара, но Макико выбрала себе в попутчицы другую ученицу.
Хонда с удивлением наблюдал за Риэ — она довольно сурово обращалась всегда с прислугой, а тут и к повару, и к официантам обращалась с неизменной улыбкой. Была вежлива, выказывала заботу, словом, хотела доказать и себе, и людям, что заслуживает любви.
— Госпожа, а что делать с беседкой в саду? Может быть, там тоже приготовить напитки? — спросил официант, уже переодевшийся в белое.
— Да, так и сделайте.
— Только я боюсь, мы втроем не управимся, все-таки далеко от дома, может быть, приготовить там все для самообслуживания — поставить в термосе лед?…
— Да, пожалуй. Это вы хорошо придумали: те, кто забредет так далеко, наверное, отправятся на свидание, и им никто не будет мешать. Да, вот еще что, не забудьте, когда начнет смеркаться, зажечь палочки против москитов.
Хонда, слушая, что и как говорит жена, был в полном изумлении. Приподнятый тон, слова просто текут. И в голосе, и в словах сквозило даже тщеславие, — как она, должно быть, мучилась, подавляя его долгие годы.
От ловких движений официантов в белом пространство дома казалось расчерченным прямыми линиями. Их накрахмаленные белые пиджаки, цветущая молодость, почтительность, профессиональная вежливость — все это освежило дом, сделало его другим миром. Все личное было выметено — обсуждения, вопросы, распоряжения летали туда-сюда, словно белые салфетки, сложенные в форме бабочки.
У бассейна был устроен буфет, где гости могли закусить прямо в купальных костюмах, на первом этаже всюду были наклеены таблички, указывавшие комнаты для переодевания. Пейзаж вокруг менялся на
