отчаянии Хонда, словно купальщик, который, обрывая опутавшие тело водоросли, выбирается из моря на сушу, содрал с себя сон и открыл глаза.
…У изголовья в коробке для всякой мелочи слабо тикали ручные часы. Он зажег лампочку и взглянул на время — еще половина второго ночи.
Хонда почувствовал, что до рассвета он больше не уснет.
5
Разбуженный звонком будильника Тору по привычке тщательно вымыл руки, а потом уже посмотрел в бинокулярную зрительную трубу.
Было тепло, и белые наглазники вокруг окуляров неприятно отсырели. Тору немного отстранился и смотрел так, чтобы не касаться их ресницами. Ничего не видно.
Тору встал в половине второго на тот случай, если судно «Дзуйунмару», которое должно прибыть в три часа утра, подойдет раньше. Он несколько раз смотрел в трубу, но никаких признаков корабля не было, а между тем на море с двух часов царило оживление: слева наперебой спешили, подняв на мачту фонари, рыбачьи суденышки. Скоро море стало напоминать базар, где торгуют физалисом — «китайскими фонариками». Суда, ловившие молодь в море против Окицу, торопились вернуться в Яйдзу, чтобы успеть к утреннему базару.
Тору достал из коробки конфету, положил ее в рот и отправился в кухоньку готовить себе на поздний ужин рамен. Его настиг телефонный звонок. С сигнальной станции в Иокогаме сообщили, что ожидаемый в три часа «Дзуйунмару» опаздывает и прибудет около четырех утра. Не стоило вставать так рано. На Тору напала зевота. Зевки словно поднимались из груди.
В половине четвертого корабля еще не было, и все больше клонило в сон. Чтобы прогнать его холодным воздухом, Тору спустился по лестнице, вышел на улицу и глубоко вздохнул. Время выйти луне, но небо затянуто тучами, звезд не видно, только ряды красных лампочек горели на запасных лестницах в жилом квартале, расположенном поблизости, да скопление ярких огней в далеком порту Симидзу. Где-то осторожно заквакала лягушка, пение петуха возвестило о первых признаках окутанного холодом рассвета. Тучи на севере слегка посветлели.
Тору вернулся в помещение, и когда без пяти четыре он наконец увидел силуэт «Дзуйунмару», сон как рукой сняло. В утренних сумерках парники, где зрела клубника, казались завесой дождя. Определить корабль оказалось просто. Тору прожектором послал сигнал в направлении красного бортового огня, и ответ подтвердил название судна. Вместе с утренней зарей «Дзуйунмару» торжественно входил в акваторию 3G.
Половина пятого — верхняя кромка облаков на востоке порозовела. Четко обозначилась граница воды и суши, стали различимы и цвет воды, и блики судовых огней на ее поверхности — все заняло свое место.
Пока Тору, забавляясь, писал при слабом свете на бумаге название корабля, с каждой минутой становилось светлее, и, подняв глаза, он неожиданно ясно увидел волны.
Сегодня солнце должно взойти в четыре часа пятьдесят четыре минуты. За десять минут до этого Тору распахнул окна с восточной стороны, чтобы увидеть чудо рассвета.
Солнце еще не появилось, в том месте, откуда оно должно было подняться, лежали складками, будто опираясь на низкую горную цепь, ровные облака. Выше плыли розовые облака с бледно-голубыми просветами, а ниже громоздились серые тучи. И вся цепь облаков, сплошь облитая нежно-розовым цветом, будто благоухала. Можно было представить даже дома, разбросанные у подножия этой облачной горы, Тору просто видел ту призрачную землю, где раскрываются розовые бутоны.
«Я сам оттуда, — подумал Тору. — Из призрачной страны. Оттуда, откуда смотрит рассветное небо».
Подул холодный утренний ветер, деревья внизу сделались ярко-зелеными. В лучах утренней зари резко выделялись своей белизной фарфоровые изоляторы на опорах линии электропередачи. Уходящие на восток провода исчезали где-то там, где восходит солнце. Но солнце не появилось. В положенное время вместо алого цвета, поглощенного и рассеянного синими тучами, по небу рассыпались облака, сверкавшие, словно шелковые нити, а светило не вышло.
Явление солнца произошло уже после пяти часов утра.
Из просветов в тучах цвета размытой черной туши, заслонивших горизонт, как раз в районе второй опоры, на секунду выглянуло печальное, будто заходящее, карминного цвета солнце. Оно было почти скрыто облаками, а видимая часть имела форму сверкавших губ. И скоро меж облаками возникла холодная улыбка тонких, ироничных губ, покрытых карминной помадой. Они становились все тоньше, все ярче и потом исчезли, одарив мир невероятной усмешкой. А небесная высь наполнилась неярким светом.
В шесть утра, когда подошел еще один сухогруз с цинковым листом, солнечный круг, который просвечивал сквозь облака, посылал свои лучи уже с недостижимой высоты. Свет стал ярче, и море на востоке засияло, словно пояс из золотой парчи.
Тору позвонил домой лоцману и на буксирное судно.
— Алло, доброе утро. Я по поводу прибывающих судов. «Ниттёмару» и «Дзуйунмару» входят в порт.
— Алло, господин Китафудзи, «Ниттёмару» и «Дзуйунмару» входят в порт. Да. «Дзуйунмару», четыре часа двадцать минут, следует по акватории 3G…
6
В девять утра пришла смена. Тору, оставив коробку конфет сменщику, покинул рабочее место. Прогноз погоды не оправдался — небо очистилось, стало ясно. Пока он ждал автобуса, лучи солнца просто слепили уставшие глаза.
Дорога, которая вела к железнодорожной станции Сакурабаси, была насыпана на сплошь находившихся здесь когда-то рисовых полях, это была широкая автобусная магистраль, как где-нибудь в американской деревне: на ровном месте, образовавшемся после продажи отдельных участков, вдоль дороги были разбросаны безвкусные магазины. Тору вышел из автобуса, свернул налево, перешел через маленькую речушку и подошел к дому, где он жил в квартире на втором этаже.
Поднявшись по лестнице с синеватыми дождевыми подтеками, Тору открыл дверь комнаты, выходившей на площадку второго этажа. Ставни были закрыты, и в тщательно убранной комнатке царил полумрак. Вместе с кухней она составляла около десяти квадратных метров. Перед тем как открыть ставни, Тору прошел в ванную и пустил воду. Пусть и крошечная, ванна была с газовым водонагревателем. Ожидая, пока вода нагреется, Тору, только и умевший, что смотреть, хотя и устал от этого занятия, все равно свесился из окна, выходившего на северо-запад, и принялся наблюдать за оживлением, царившим воскресным утром в новых домах за мандариновой плантацией. Лаяли собаки. С мандариновых деревьев взлетали воробьи. На веранде с южной стороны мужчина, наконец-то построивший собственный дом, откинувшись в плетеном кресле, читал газету. В доме мелькала фигура женщины в фартуке. Новой черепицей кричаще-синего цвета сияла крыша. Доносившиеся оттуда голоса детей напоминали россыпь сверкавших осколков стекла.
Тору любил наблюдать за жизнью людей, он чувствовал себя, как в зоопарке. Ванна нагрелась. По привычке утром после работы Тору не спеша принимал ванну и тщательно мылся. По-настоящему он еще не брился. Ему достаточно было раз в неделю сбрить пушок.
Тору разделся, прошуршал по бамбуковой подстилке и сразу, не моясь, прыгнул прямо в ванну. Он знал, какая температура воды ему нужна, сейчас она была именно такой. Согревшись, он, не торопясь, вымылся рядом с ванной.[8] Когда Тору недосыпал и уставал, его лицо начинало лосниться, под мышками выступал пот, поэтому сейчас он, обильно намылившись,
