взяв с собой 100 рупий. Она истратила 22,5 на яйца, 14 рупий на хлеб, 36,75 на масло и 7 рупий на лук. Сколько у нее осталось денег?
Йезад поинтересовался, что глупого в этой задаче, и Джехангир сказал, что никто не станет покупать столько масла за один раз. Ясно же, что у миссис Болакани нет таких удобных конвертов, как у мамы.
Джехангир всех рассмешил. Мурад спросил, можно ли включить вентилятор.
Джехангир хмуро взглянул на брата:
— Мама же говорила тебе, что он много электричества потребляет, как его включишь, так счет сразу больше.
— Но мне жарко! Как запомнишь все эти французские глаголы, когда с тебя пот течет?
Йезад разрешил на десять минут включить вентилятор. Сам повернул переключатель на минимальную скорость — другие позиции все равно не работали, и воздух в комнате пришел в движение.
Из соседней комнаты стала доноситься невнятная речь Наримана.
— Как дела, чиф? — спросил он, подходя к дивану.
И почувствовал себя дураком.
— Рокси ненадолго вышла, но мы все здесь.
Нариман все силился что-то сказать, и Йезад позвал на помощь мальчиков.
— Дедушка пытается что-то сказать. Может быть, вы поймете?
Все трое выстроились у дивана в ожидании.
— Может, ему Пи-пи нужно? — предположил Йезад.
— Нет, — уверенно возразил Джехангир, — когда ему нужно пи-пи, он говорит «утка». Можно разобрать. Ка-ка ему, наверное, нужно.
У Йезада сердце заныло.
— Уверен?
Наклоняясь к Нариману, он мягко спросил:
— Что? Номер два?
В ответном стоне слышалась нотка облегчения — его поняли.
— Я сбегаю за тетей Вили? — вызвался Мурад.
Отец вздохнул:
— Не надо. Она нам не нужна.
Дети были поражены ответом. Они твердо помнили абсолютный запрет касаться этих посудин, помнили многочисленные ссоры родителей по этому поводу. Но отцовский ответ восприняли одобрительно…
— Я только не знаю, как это делать, — сказал Джехангир, — это труднее, чем утка.
Мурад кивнул: он тоже не знает.
— Как-нибудь справимся, — решил Йезад. — Не может тут быть особых трудностей…
Он поднял простыню и сдвинул ее к ногам, чтоб не испачкалась. Сразу усилился старческий запах, всегда исходящий от Наримана. И это при всех стараниях Роксаны содержать его в чистоте, при постоянных обтираниях губкой и посыпаниях тальком, подумал Йезад.
— О’кей, Джехангла, мы с Мурадом приподнимаем дедушку, а ты подкладываешь судно. Готов?
— Подожди, я вспомнил, мама всегда клеенку подстилает!
Аккуратно сложенная клеенка лежала под матрасом в изножье дивана. Джехангир развернул ее.
— Готово? — спросил отец. — Давайте!
Джехангир быстро подостлал клеенку и подсунул судно.
— Отлично. — Йезад с Мурадом опустили Наримана на судно. — Нормально, чиф?
Нариман испустил вздох облегчения, и они отошли в сторонку.
Как же Роксана справляется с этим в одиночку, недоумевал Йезад, поднять, подстелить клеенку, подсунуть судно — и так каждый день? А он? Вместо того чтобы хоть похвалить ее, только и знает что злиться и жаловаться на запах! Она так нуждалась в его помощи, а он разглагольствовал, изнывая от жалости к себе. По утрам, по вечерам, чуть не каждую ночь он изводил ее своим недовольством, она же терпеливо сносила.
Стыд так жег его, что он почти не замечал запаха, и его привередливый нос не протестовал.
Джехангир осторожно взял отца за руку:
— Папа, а ты скоро найдешь работу?
— Бог велик, если будет на то Его воля, значит, найду.
Дети оторопели. Они еще не привыкли к новой фразеологии отца. И что сказать, не знали. Тишина нарушалась только кряхтением и вздохами Наримана.
— Вот что, — сказал Йезад, — завтра же праздник. Почему бы вам обоим утром не пойти со мной в храм огня? Можете помолиться Богу. Попросить его, чтоб помог нам.
Они смущенно кивнули. Такие вещи тетя Куми говорила, но от отца они никогда не слышали ничего подобного.
— Кажется, дедушка закончил свои дела, — сказал Мурад.
— Д-д-да…
Они немного приподняли Наримана, Джехангир вытащил судно, быстро накрыл его крышкой, достал из-под дивана корзинку с лоскутками, выкроенными из старого белья, и объяснил:
— Дедушке попку вытереть. Мама говорит, туалетная бумага дорого стоит…
Йезад побелел, но взял корзинку. В эту минуту открылась входная дверь и в дом вошла Роксана.
— Ох, папа, нет! — вскрикнула она, уже в коридоре чуя запах. — Неужели ты перепачкал постель?
Она влетела в большую комнату, увидела их у дивана, а Йезада с тряпочками в руках, и все поняла.
— Спасибо, спасибо, — шепнула она, отбирая у Йезада корзинку, — я сама все сделаю.
— Ты Мураду и Джехангиру спасибо скажи, без них я бы ничего не смог.
Роксана улыбнулась, стараясь не расплакаться.
— Не знаю, как ты управляешься в одиночку, — сказал Йезад.
— Это не трудно. Со временем привыкаешь.
Не со временем, думал он, а с любовью и преданностью. Есть, наверное, истина в пословице о любви, которая способна сдвинуть горы. Вот она и помогает Роксане поднимать отца.
— Разверни пакет, Йездаа, посмотри, что Джал прислал тебе.
Он развернул газетный кулек: в нем была маленькая серебряная курильница изысканной формы — точная копия огромного афаргана из храма Вадияджи. Округлая пластинка, на которой жгли благовония, потемнела от раскаленных углей.
Он поднял маленький афарган на ладони и вопросительно взглянул на Роксану.
— Мамина, — ответила она. — Не узнаешь? Куми носила ее из комнаты в комнату во время вечерней молитвы, окуривая дом.
— Да, помню.
— Джал подумал, что она тебе понравится. Даже пакетик ладана прислал.
Йезад распечатал целлофановый пакетик и понюхал ладан. Ему нравилось держать в руке этот афарган, нравилась его форма, его серебряное мерцание.
НАУТРО ПОСЛЕ завтрака Йезад напомнил мальчикам про храм огня. Мурад отказался, заявив, что сегодня не
— Чудно как-то — просто так пойти в храм. Если перед экзаменами сходить — еще понятно.
— Не нужен никакой особый повод. Бог готов тебя выслушивать триста шестьдесят пять дней в году.
— И триста шестьдесят шесть, если это високосный год, — уточнил Джехангир.
Отец давно никуда их не водил, и Джехангиру очень хотелось поскорей выйти из дому. Мурад с неохотой переоделся для выхода.
На улицах было пустовато: День республики. Магазины, лавки, офисы — все закрыто. Изредка проносились машины, полные людей, размахивающих бумажными флажками. Мальчики заговорили о том,
