изображающие из себя политическую партию, я в бешенство прихожу! — И, будто вспомнив о своем давлении, провел рукой по лицу и тихо добавил: — А иногда хочется плакать.
У Йезада ком к горлу подступил.
— Не надо так реагировать на них. Эти людишки… да они того не стоят!
Капур вытер шею и лоб — кондиционер был выключен. Он не включал его с того дня, когда поклялся, что будет принимать Бомбей таким, каков он есть.
— И знаете, что меня сильнее всего проняло? Их высокомерие — они будто говорили: ничто не устоит на нашем пути, теперь это наше царство. Брали что хотели, как армия победителей.
Капур распрямился:
— А у бедного Бомбея нет защитников. Несчастен город, в котором нет героев.
Йезад прошел в туалет, снял с крючка зеркальце, принес его в офис и поставил перед Капуром.
— Вы что делаете?
— Показываю вам героя.
Капур неуверенно усмехнулся.
— Героя, — стоял на своем Йезад, — который может спасти Бомбей. Если выставит свою кандидатуру на выборах.
— Опять взялись за меня?
— Да. Это смешно — пара худосочных вегетарианцев терроризирует «Бомбейский спорт».
— Пусть вас не обманывает их наружность. Худосочные или нет, но эти Баджи Рао и Баджи Кхао, они потомки маратхов, несгибаемых воинов. У них мертвая хватка — как у их шпинатоеда пучеглазого.
Они посмеялись, но Капур сразу перешел на серьезный тон:
— Мои знакомые по бизнесу уже сталкивались с подобными ситуациями. И в один голос советуют: заплати и сиди тихо.
Йезад уставился на свой стол. Его план провалился, провалился полностью. Больше нечего сказать. И делать тоже больше нечего. Он подтолкнул конверт к Капуру — чтобы тот спрятал деньги в сейф. Капур оттолкнул конверт обратно.
— Держите у себя в столе, пока за ним не придут.
— Лучше бы вы сами отдали.
— Неудачная мысль. Я могу не выдержать и плюнуть им в рожи. И зеркальце отнесите на место. — Капур протянул ему зеркальце, но раздумал и поманил Йезада к себе: — Взгляните.
Йезад заглянул в зеркальце через его плечо.
— Видите? Лица обыкновенных семейных мужчин. Не героев.
* * *
Как эти чертовы актеры посмели понести отсебятину, неистовствовал Йезад, что это им в голову взбрело? Будто они знают Капура лучше, чем Йезад, пятнадцать лет проработавший с ним бок о бок? И чего добились? Создали ему дополнительные трудности!
— Уймись, — сказал Вилас. — Я утром говорил с Бхаскаром и Готамом. Они действовали точно по сценарию, буквально.
— Тогда почему Капур приготовил деньги?
— А ты что, ожидал немедленного обращения? Крестового похода на следующее утро?
— Но я не ожидал и немедленной капитуляции. Я к тебе обратился с простенькой просьбой — пожаловаться в Шив Сену насчет всех этих Санта-Клаусов. Вот и все, чего я хотел.
— Ну да, все, чего ты хотел, — это поиграть с огнем.
Йезад бросил на него презрительный взгляд:
— Вместо этого ты приводишь пару паршивых комедиантов. Те несут ахинею насчет драматической эпифании. Ну и где она? Где прозрение мистера Капура?
Вилас порылся в карманах. Но Йезад не засмеялся.
— Наберись терпения, — утешал его Вилас. — Это только в романах все происходит немедленно.
— Мало у меня было хлопот, так теперь еще на моей ответственности конверт с тридцатью пятью тысячами. Я должен держать его в сейфе для пары выдуманных шивсеновцев, которые никогда не явятся.
— На самом деле, Йезад, деньги могут служить тебе предлогом, чтобы напоминать Капуру о его общественном долге. Если наши трагики заронили зерно, то твои понукания могут помочь ему прорасти.
— А понукать я буду сценическим шепотом? — злобно спросил Йезад.
— Ну ладно тебе! Будем надеяться на лучшее.
Йезад с шумом сбежал по ступенькам. В висках стучало, и не успел он свернуть за угол, как почувствовал, что силы окончательно покидают его. Он поймал себя на том, что идет шаркающим шагом. В детстве мама ругала его за это. «Не ходи шарк-шварк, — сердилась она, — поднимай ноги!»
Оказывается, он выбрал окольный путь к станции, мимо храма огня. Ну что же, ему сейчас полезно пройтись. Чего ради спешить домой, в опротивевшие комнатушки? Головная боль от этого только усилится. Ему надо побыть в одиночестве и в покое.
У храма он бросил взгляд через ворота во двор с маленьким садиком в центре и почувствовал зависть к тем, кому доступна храмовая тишина. Так ведь и ему это доступно, напомнил себе Йезад, всего только и нужно что надеть молитвенную шапочку и войти. С другой стороны, это непорядочно, раз он не религиозен, уже лет двадцать как перестал молиться. Хотя
А кто сказал, что войти в храм может только религиозный человек? Вон на табличке написано: вход только парсам. Йезад — парс, значит, ему можно.
А нужно? Что он будет делать, оказавшись в прохладной тиши храма? Йезад в нерешительности остановился перед лавочкой с благовониями.
— Дядюшка? — Сегодня за прилавком был мальчишка. — Хотите
Теперь Йезад увидел, что за прилавком на низком табурете сидит и хозяин. Приучает сына к делу. А будет ли существовать это дело к тому времени, когда сын вырастет, подумал Йезад, при том что в Бомбее остается все меньше парсов и меняется их отношение к вере? И сандаловые деревья быстро исчезают из-за разбойной вырубки и контрабандного вывоза за границу…
— Сколько вам? — не терпелось мальчишке.
— На пять рупий.
— Сию минуту!
Он выбрал плотную лучину благоуханного дерева и бережно, обеими руками, вручил покупателю.
— Спасибо. — Йезад церемонно принял дерево.
Ему хотелось поднести древесину к носу, но из тумана лет выплыло воспоминание о том, как старшие объясняют ему, что неприлично нюхать сандал, предназначенный для Дададжи, надо потерпеть, пока не окажешься в храме — там-то и нужно вдыхать аромат священного огня.
Собравшись идти дальше, он вдруг вспомнил:
— Не могу ли я шапочку у вас позаимствовать?
Мальчик посмотрел на отца, тот ответил кивком.
Мальчик достал из-под прилавка коробку молитвенных шапочек, по большей части черных, разных размеров и разной степени заношенности, испачканных маслом или помадой для волос.
Йезад брезгливо поворошил их, выбирая ту, что почище. Малиново-коричневая на самом дне выглядела довольно чистой. Реже берут из-за цвета, подумал Йезад. Именно такого цвета была молитвенная шапочка, купленная ему мамой на церемонию навджоте. Ему исполнилось семь лет, и семья гордилась тем, что он знал все молитвы. Другие осиливали их только годам к девяти, а то и одиннадцати.
Он нащупал шов, зная, что шов должен приходиться на затылок, надел шапочку.
— Я ее скоро верну.
— Молитесь сколько хотите, дядюшка.
Йезад чуть было не сказал, что не собирается долго… Но вовремя прикусил язык.
