срывается…
Он замолчал, словно освободил пространство для ожидаемого шума, который не замедлил подняться.
Ну, говорил же я.
Не положено. Что мы, лошади? Не положено.
Вот и скажи ему.
Скажи, скажи! Сам и скажи. Я и так говорю.
Вся ночь к чертовой матери…
Это уж точно, нынче с бабой не полежишь…
Ну и слава богу!
Премия не помешает.
А, все одно.
Я сразу смекнул, что к чему.
Мастер правильно рассчитал, что гроза миновала, и снова приступил к делу: Знаете небось, как дела обстоят. Премию все хотим, так ведь? Ну, ступайте, поешьте, сейчас внеочередной перерыв. Я б еще вчера сказал вам, да сам толком ничего не знал. Можно и завтра в ночь отработать, но раз уж мы здесь… Или отложим до завтра?
Зачем?
И правда, уж лучше сразу отделаться.
Уж раз мы здесь…
По крайней мере не надо будет завтра приходить…
Ну ладно, заключил прения мастер. Буфет будет открыт. В два получите горячий чай. Ну, ступайте, круг пущу точно через двадцать минут. Хватит волыниться.
Главное, что мы посовещались, заметил Славик, направляясь к уборной.
Ты только все ворчишь, а толку от этого… ни хрена.
Когда тут работал твой батя…
Заткнись лучше…
Мужик был не чета тебе!
Он начальнику и то говорил, что думал.
Не то что мастеру.
Ему сам черт был не брат.
Обидно, что в учителя подался.
Он бы им объяснил, какого черта эти простои.
Кто виноват в них.
Материала не хватает.
Организация ни к черту.
А мы тут труби сверхурочные.
По ночам.
Чего не напишешь об этом?
Боится, что не получит рекомендацию.
В институт.
Хитер парень.
Имеет право.
Чего ему в петлю лезть.
Из-за нас-то.
Скоро отсюда смотается.
В гробу он нас видел.
Славик закрыл дверь. Это старая песенка, он знал ее наизусть. Вечно ему отцом кололи глаза. Словно ждали, что он пойдет по его стопам. Отец и вправду писал в заводской газете, а мать пеняла ему за это: Еще голову не успел поднять, а уж опять за свое… тебе-то какое дело… во все надо нос совать, да?.. Опять хочешь сесть в лужу?.. Мало тебе?.. Вот характер… накличешь на нас беду…
Славик сидел на стульчаке, покуривал и усмехался. Напиши, напиши… Держи карман… В один институт его не приняли, что ж, теперь еще и другим рисковать! Если не дадут рекомендации, ему крышка! Напиши, напиши… А сами-то чего? Неграмотные, что ли? Я-то напишу, но прежде мне надо повыше взобраться. В институт. То-то и оно.
Он заметил надпись на двери:
Славик вошел в раздевалку. Большинство рабочих пили молоко из пивных бутылок, курили, ворчали.
Что до меня, я доволен.
Каждый свыкается.
Вкалывать везде надо.
Ясное дело.
Считаю, жаловаться ни к чему.
Бывало и хуже.
Мастер — мужик что надо.
Понимает людей.
Зато начальничек чего стоит.
Сукин сын.
И носу в цех не кажет.
Работенке его не завидую.
Ни его жалованью.
Я тоже.
Ну и не ворчи тогда.
Ты бы с ним поменялся?
А что?
Поменялся бы?
Ни за какие коврижки.
Тогда молчи в тряпочку.
Во всяком случае мог бы прийти.
Попроси у него фото.
Раз он тебе так нравится.
И ему достается.
Не бойсь.
Я ему не завидую.
Тогда айда перекинемся в семерку.
Какой это болван написал в сортире?
А чего там?
Ступай погляди!
Славик был уже за дверью, когда услыхал: Наверняка он. Все его штучки. А кто-то спросил: А что там в сортире?
Ступай погляди!
Когда в два часа ночи остановился круг, по всему цеху прокатился какой-то нервный, беспокойный гул. Люди высыпали на освещенный забетонированный двор, поток увлек и Славика. Кто-то сказал — погиб блондинчик. Один Славик знал, хотя другие тоже догадывались, как обстояло дело с увечьем блондинчика, из-за чего его сняли с конвейера и перевели на склад. Теперь он грузил в машину коробки с ботинками и отвозил на станцию, где их перегружали в вагоны. Только ему, Славику, признался блондинчик, что отсек
