А между прочим, для дачных поездов в прошлом году на некоторых железных дорогах были установлены полуминутные остановки, да именно на тех полустанках, где платформа длиной в три вагона, а пассажиры остальных вагонов обречены на сальто-мортале прямо на полотно. И строго, под угрозой штрафа, было предписано начальникам станций ровно ? минуты и не больше держать поезд.
Пассажир только успел вынести на площадку корзину или кулек с провизией и начинает спускаться, чтобы через пять минут быть на своей даче и мирно обедать в кругу семьи… Он уже опустил ногу с нижней подножки вагона и ищет отдаленную землю… Но вдруг по мановению руки начальника станции весь поезд без звонка и свистка тихо двигается, и бедный пассажир взбирается опять на площадку, так как перед ним стоит задача рыцаря на распутье:
— Сам соскочишь — багаж остался… Домой попадешь — обеда не будет!
И едет до следующей станции. А тут на грех контролер:
— Цап-царап! Пожалуйте доплату!..
И пойдет канитель со всеми последствиями… И вместо того, чтобы пообедать дома, вы можете очутиться в жандармской следующей станции, откуда вас могут отправить под конвоем пешком за 15 верст в стан.
— Для удостоверения личности!
— Полминуты! Ни секундой больше! Иначе штраф, — помнит начальник станции и строго блюдет расписание.
А что делать пассажиру в полуминутную остановку? Как выйти из вагона?
Если еще при этом впереди вас стоит на площадке вагона почтенная старушка на костылях или весь коридор впереди перед вами займет купчиха пудов на одиннадцать весом, да еще с двумя кульками и чемоданом?»
Впрочем, перед самим Гиляровским не стояла такая проблема. Он, в крайнем случае, окно бы высадил и вылез вовремя и в нужном месте.
Конечно, и в быту Владимир Алексеевич был более чем необычен. Николай Морозов вспоминал: «Свой стиль у него был в работе, по-своему, не как все, он и отдыхал.
Уезжал он неожиданно. Уйдет, бывало, после обеда из дома и не вернется. Вечер — его нет, ночь — его нет. А на другой день приходит открытка: оказывается, он встретил в Москве закадычных друзей с Кавказа и с ними уехал в солнечную Грузию отведать доброго кавказского вина, какого в Москве не сыщешь. Конечно, можно было бы пообещать друзьям приехать в другое время. Но у него на этот счет было свое правило: если не сейчас, то никогда. И он уезжал.
Летом в Столешниках мы часто были с ним вдвоем. У нас у каждого был свой ключ. Прихожу однажды домой и вижу у себя на столе записку: «Сегодня уеду из Москвы, блюди мой дом. Твой В. Гиляй». Пишу на этом листе шутливые вирши:
Проходит день, два — его все нет. На третий день вижу на столе приписку на том же листе:
Значит, он вернулся в Москву, отметился и снова умчался в неизвестном направлении.
Нередко он выезжал на отдых в Петербург, где встречался с друзьями-литераторами. Но отдых у него, как и работа, проходил в непрерывном движении. Нет того, чтобы где-то уютно присесть в кресле с книгой или удобно протянуться на диване с газетой, пройтись по набережной, полюбоваться природой. Он везде непоседа, на отдыхе тоже мчится на всех парах, без остановки, мелькает с места на место.
В поездках по городу он любил в пролетку извозчика вскочить на ходу и на ходу соскочить. На вопрос извозчика: «Куда ехать?» никогда не ответит, а вспылит: «На Кудыкину гору! Валяй прямо!» И извозчик ехал прямо. Через некоторое время новая команда: «Поворачивай налево», «Направо», и тот ехал, как приказывали. А когда седок выскочит из пролетки у какого-нибудь подъезда, на ходу, тогда извозчик может заключить: «Значит, приехали»».
Но все эти выходки прощались нашему герою. Очень уж он был мил и обаятелен (хотя эксплуатировал нещадно эти свои качества).
В 1913 году Владимир Гиляровский получил от Ильи Репина стихотворение в подарок:
Самое интересное, что все это было недалеко от истины. С годами наш герой полюбил носить удобные и колоритные костюмы запорожских казаков, а уж с известностью проблем и вовсе не существовало.
Кстати, в 1914 году на выставке «Современное искусство» был вывешен портрет «короля репортеров» работы Александра Герасимова. Можно сказать, что наш Гиляровский тогда уже был признанным классиком. Художник А. А. Рылов вспоминал о том, как познакомился с нашим героем в том же 1914 году: «Я выставил в 1914 году „Лебедей над Камой“ и был очень доволен отведенным местом. Когда я пришел на выставку, то публики было уже полно. Едва прошел я „за кулисы“ — так называлась у нас комната Бычкова (художника В. П. Бычкова. —