ради должен сказать, что моя жизнь обернулась лучше, чем я ожидал. Я знал сестру так же хорошо, как мама знала Лео. Мы были очень близки из-за небольшой (всего год) разницы в возрасте, из-за того, что через многое прошли вместе. Помню, что ей было шесть, а мне семь: я тяну ее в дом, и у нее все лицо в крови. Я зову Лео так, что у меня у самого звенит в ушах, потому что Кара ударилась о почтовый ящик соседей, когда пыталась делать пируэты на своем девчоночьем велосипеде. Затем мне на память приходит другая картина: мне десять, а ей — девять, и я спасаю ее от неминуемого позора, когда у нее началось расстройство желудка прямо на похоронах дедушки и бабушки Джиллис. Потом, когда мне было тринадцать, а ей двенадцать, я случайно натолкнулся на нее, когда она была в одних плавках, а между ног у нее явно виднелась прокладка. Я не мог даже встретиться с ней глазами целых две недели. Она умела постоять за себя: например, я помню, как получил веслом для каноэ прямо по спине, когда ей показалось что-то оскорбительным в моем замечании. Но если нужно было, то она и меня могла защитить. В тринадцать лет она бросилась на одного из моих обидчиков, пребольно ударив его ногой прямо в самое чувствительное для парня место, не испугавшись его, хотя он был на шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее. И она не подозревала, что я наблюдаю за этой сценой.
Она умела круто постоять за себя и за своих, я не могу этого не признать.
Кара совершала безумства, которые кое у кого могли вызвать восхищение. Она пробовалась для участия в команде поддержки. Сестра была воспитана на традициях танца, привитых ей нашей мамой, поэтому не стала стесняться и при всех заявила, что скорее согласится, чтобы ей удалили зуб без наркоза, чем будет трясти задницей, обтянутой только теннисной юбочкой, перед скопищем неандертальцев. Она именно так и выразилась: «задницей». Это было в восьмом классе. Я подумал, что миссис Эриксон ударит ее в ответ. Я уже видел, как рука этой сволочной миссис Эриксон, хрупкой и светловолосой учительницы физкультуры, которая готовила команду поддержки, занеслась, но вовремя остановилась. Она схватила Кару за локоть, заметив краем своего голубого хитрого глаза, что за ними со стороны наблюдает директор.
Жаль, что она не стукнула сестру. Мы могли бы тогда выиграть дело. Деньги не помешали бы нам. Хотя я выиграл грант для одаренных молодых людей, у которых есть проблемы с восприятием. Получилось так, что мне не понадобились деньги дедушки, и я решил, что отдам их маме, но и маме они больше не нужны. Так странно вспоминать, как мы оказались в крайне затруднительной ситуации. Довольно сложно забыть период арахисового масла. Считается, что дети этого не замечают. Но я знал все, что происходит. Я знал, что, когда Кейси переехала к нам, после того как отец сорвался и уехал навсегда, она платила за еду, Я знал, что она живет с нами не только потому, что хочет помочь маме пережить это трудное время, но и потому, что мама была не в состоянии выжить. Без финансовой поддержки Кейси нам пришлось бы перебраться в трейлер.
Но я снова отвлекся.
Снова и снова.
Каролина.
Она живет в мире, где принято принимать только совместные решения, где действуют непостижимые нормальному человеку законы, где вокруг простираются клубничные поля. Брата ее молодого человека Доминико зовут Макгуан. Их сестру — Рено. Это у них такая семейная традиция, хотя ее суть для меня осталась нераскрытой. Лео, то есть наш отец, позволяет Доминико спать с ней в их доме. Он не возражал против этого, еще когда Каре было пятнадцать.
Вот этому я не стал бы завидовать.
Воздержание имеет свои преимущества. Гормоны как движущая сила — это своего рода наша семейная традиция. Но я собираюсь пойти против природы, так как мне приятно осознавать, что я не какой-нибудь идиот, принимающий чужие правила игры.
Я вспоминаю, как мы отправились на поиски отца. Эта идея принадлежала Каре. Она сумела сделать так, чтобы электронная почта отца поступала на мамин компьютер, еще до его ухода, а потом смогла вычислить, как использовать письма для того, чтобы узнать адрес отправителя. Она разрабатывала наш маршрут. Я не могу не отдать ей должное за это.
Было время, когда мы ощущали такую близость (поймите меня правильно — я говорю о своей сестре), что казалось, будто она знает, о чем я хочу сказать еще до того, как я произнесу свои первые слова. Кара выполняла в той поездке роль генерального директора, потому что она могла бы претендовать на звание олимпийского призера по вранью: именно благодаря ее «таланту» нас не высадили из автобуса и не отправили домой в машине с несимпатичными решетками.
Я никогда не забуду этого. Более того, какая-то часть моей жизни всегда будет принадлежать… ей.
Черт побери. Я по ней не скучаю. Она, конечно, сумела довести до белого каления миссис Эриксон, но получилось так, что Кара оказалась в той самой группе поддержки, которую высмеяла в свое время. «О Гейб, я не могу смотреть, как она пытается держаться…» Черт побери! Разве я мог смотреть, как она изо всех сил пытается держаться? Я был напуган до смерти! Возможно, я тоже хотел бы спрятаться среди леса, не ходить в школу и жить в коммуне сестер (я вам сказал, что Джой считалась средней сестрой?). И наплевать на то, что мама там, в Шебойгане, доведена почти до самоубийства. Мне бы не пришлось тогда стать сиделкой при ней, а маленькой сестре, которая не обладала таким уж ангельским нравом, заменить отца. Мне бы не пришлось думать о том, что дедушка и бабушка Штейнеры ждут от меня разумных поступков. Она не подумала, что я бы тоже хотел где-то на уровне подсознания стать Лео Вторым, чтобы все было, как в кино?!
Я снова отвлекся. Это для меня серьезная проблема. Я бы наверняка написал сейчас последнее предложение с ошибками, если бы не установил контроль проверки орфографии. Наверное, Лео хотел обычного ребенка, а не сына, который не умеет письменно выражать свои мысли согласно принятым законам грамматики и орфографии.
Если быть до конца честным, то я бы очень хотел снова увидеть Каролину.
Я думал, что хуже того, что мне пришлось пройти в школе, мне уже не пережить. Однако история повторяется снова, снова, снова, и я сам себе удивляюсь: как это люди не учатся на своих ошибках? Но потом я начинаю думать, что так уж устроена человеческая природа, иначе мы не стали бы воспроизводиться как вид. В этом я уверен на все сто. Наверное, я могу сделать это предметом научного исследования. Может, мне удастся выяснить, почему у некоторых людей нет хромосомы, отвечающей за верность и преданность. Моя сестра может стать достойным предметом для подобного исследования. Что же касается мамы…
Возможно, мне надо написать мемуары. Мой дедушка был знаменитым. Моя мама была по-своему знаменитой.
Она сумела вырастить ребенка, который был одаренным и обладал хорошими способностями, но не мог грамотно выразить свою мысль на бумаге.
Нет.
Моя мама ненавидит мемуары. Она называет их «литературой, посвященной себе любимому». Мама считает, что в жизни есть масса интересных тем и писать о себе по меньшей мере нескромно. Вы можете не согласиться со мной, сказав, что она в некотором роде опиралась на собственный опыт, когда создавала «Мириады несоответствий», но она бы возразила: «Я писала не о себе, а о событиях и жизненных коллизиях».
Это не имеет никакого отношения к тому, что затронуло лично ее. Она всегда была такой.
Но при этом она всегда верила в такую истину: излагая на бумаге то, что тебя беспокоит, ты избавляешься от беспокойства.
Вероятно, я просто превращу эти записи в длинное письмо отцу, озаглавив его «Письмо моему отцу. От А. Габриэля Штейнера». Я посвятил эту часть своей сестре.
Но, папа, это для тебя.
Глава восьмая
Стенания
«Дорогая Джей,
Моя лучшая подруга и соседка недавно спросила меня, смогу ли я поддержать ее во время родов.
