она никогда ничего не планировала, разве что в четверг могла записать, что в субботу должна пойти по магазинам. Вообще-то она у нас очень умная. И у нее есть такая же черта, как у Лео: она всегда знает, как добиться того, чего хочешь.
В папке были тексты писем. Писем отца, и знакомство с ними оказалось крайне увлекательным занятием. Перед отъездом отца Кара загрузила всю его переписку в ма-мин компьютер, озаглавив: «Дневник Каролины». Она знала, насколько щепетильно относится мама к личному пространству. Она никогда не полезет читать чужие записи. Затем, когда Каролине подарили ноутбук, она скопировала все в свой компьютер. Переписка длилась года два. Первыми корреспондентами отца были Аймен и его жена Мэри Карол, которые основали коммуну в Нью-Гемпшире. Сначала ее члены собирались в одном доме, чтобы «добиваться просветления», но постепенно все сгруппировались так, чтобы жить по соседству друг с другом. Близость духовная требовала близости географической. Они разделяли взгляды на то, какое образование должны получать дети, какую еду надо покупать, как организовывать досуг, и в итоге сэкономили большую сумму. Все они по-прежнему жили в Нью-Гемпшире, но у каждой семьи (Каролина насчитала их восемь или девять) был собственный дом. У них появился транспорт общего пользования: два минивэна, один грузовик, снегоочиститель. В коммуне был один телевизор на всех. Они смотрели только фильмы и новости, которые невозможно проигнорировать, например об Олимпиаде или о событиях 11 сентября. Раз в неделю они проводили встречи, которые «могли оканчиваться большой и громкой дискуссией», как выразился Аймен, — он служил на флоте, а его жена Мэри Карол, оказывается, была отличным стрелком. Каролина вопросительно посмотрела на меня, а я вспомнил пистолет в ящике отцовского стола.
Аймен писал: «Мы принимаем совместные решения, а именно расписание дел. Мы планируем, когда читать детям книги. Иногда нам приходится даже спорить, поскольку одни люди хотят включить в список литературы только книги на темы современной жизни, а другие желают, чтобы их дети знали произведения Шекспира. Каждый, кто достиг пятнадцатилетнего возраста, имеет право голоса. У нас прекрасная компания, и я вам скажу, чем она прекрасна: тем, что мы разные». Далее он пишет о ритуалах, «которые и позволяют нам считаться коммуной. Они объединяют. Например, у нас есть ритуал посвящения во взрослую жизнь, когда ребенку исполняется тринадцать. Никакого религиозного подтекста. Нет. Мы это не практикуем. Те, кто хотят поклоняться своему Богу, делают это по-своему. Однако мы считаем, что тринадцать — порог, ведущий к поре зрелости, поэтому мы устраиваем пир, с дарами и с именной Книгой Жизни, куда посвященный запишет свои воспоминания».
Это звучало в стиле Лео, особенно если учесть, что наряду с нормальными именами там встречались и такие, что невольно задумаешься: чего добивались этим родители, давая детям такие имена? Наверное, они настолько стремились к земле и природе, что мечтали с ней слиться. Например, детей звали Ива, Мир. Я все же надеялся, что они оставались детьми.
В папке еще были письма от какого-то довольно злобного типа, с которым, к счастью, отец не переписывался долго. Однако далее шли письма в основном из двух мест. Один адрес был связан с Гудзоном, и мы заключили, что это должно быть в верхнем Нью-Йорке, а второй — с Вермонтом.
На вермонтском адресе стояло название «Хрустальная роща». Это тоже была коммуна, однако, несколько иная. Все ее члены имели собственные домики (фотография прилагалась), напоминавшие нам домики, в которых понравилось бы играть Аори. Комнаты были крошечными, мебель встраивалась в стену. Тебе предоставляли складную кровать. Складной письменный столик. Даже стол в кухне был складной. Этот бред имел определенную цель: считалось, что такой быт способствует тому, чтобы человек больше времени проводил на воздухе. Всем вменялось в обязанность посещать Собрания (мне показалось, что это слово из фильма ужасов о людях, которые отправились в рай, но там их превратили в клонов). Собрания проводились на большой террасе с огромным столом, как на картине о Тайной Вечере, и со множеством маленьких столиков (наверное, для детей). Здесь все вместе вкушали пищу, которая добывалась из того, что произрастало тут же, на ферме. Даже мясо. Дети ходили в школу, но по субботам должны были отрабатывать свою «десятину» (я специально потом посмотрел в словаре, и это означало «отдавать десять процентов своих доходов кому-либо»). Взрослые имели работу, но (о ужас!) складывали деньги в общую кассу. Кто-то работал механиком в гараже, а кто-то — ортодонтом, но это не имело значения, потому что все шло в один котел. Из общих доходов оплачивались расходы на содержание. Одни работали на ферме, другие занимались шитьем, и картинки, которые прилагались, были похожи на рекламу рая. Водопады и дети, плещущиеся в воде. Я никогда не слышал, чтобы в Вермонте были горячие источники, но кто знает? На Аляске они тоже есть. Прилагалась также информация о том, что ученики получают нормальное образование после окончания школы, и список колледжей, куда они поступают. Здесь же была фотография старших школьников, которые отправились в турпоход в горы (над ними развевался длинный плакат «Мы сильны и горды. Наше тело тому доказательство»). На фото я увидел одну очень симпатичную девушку по имени Джессика Годин. Пожилая леди, как она сама себя представила в письмах к отцу, казалась милой. Ее звали Индия. Леди сообщала, что это ее настоящее имя, так как ее родители были учителями, и она выросла в Дели.
«Наша жизнь подойдет далеко не всем, Лео, — писала Индия в одном из своих первых писем. — Поэтому рекомендую тебе посоветоваться с женой. Возможно, будет правильно, если вначале ты приедешь на короткое время. На месяц. А уже потом можно делать окончательный выбор. У нас мало кто уезжает, но есть такие семьи, которые все же покидают коммуну (из-за семейных обязательств, например)». Отец ответил ей, что и он, и его жена мечтают обрести духовное просветление, ведя простую и праведную жизнь, которую предлагают в коммунах. Он написал о себе. Кстати, многое из того, что он сообщил, мягко говоря, не соответствовало действительности. Лео сказал, что участвовал в марафонах. Наверное, ему хотелось выглядеть этаким мачо, как те парни на фотографиях, которые накачивают мышцы на рубке дров и на стройке своих идиотских крошечных домиков, а может, когда режут свиней и кур. Я не знаю. Переписка с Индией продолжалась. Она сама ее прекратила, деликатно намекнув, что Лео должен приехать в «Хрустальную рощу», чтобы убедиться в том, что она говорит правду. А она не может долго отвлекаться на письма, так как у нее много обязанностей по организации работы коммуны и «исследованию» ее жизни.
Адрес в верхнем Нью-Йорке был связан только с одним именем. Кто-то скрывался под именем Джой. Джой оказалась весьма сочувствующей особой. Она с пониманием относилась к Лео, который страдал от эгоизма жены и детей. О, они хотели загнать его в могилу, заставляя зарабатывать деньги на покупку вредной еды и электрических игрушек.
«Так уж устроен мир, Леон (кто такой Леон?). Как говорит моя мать, большинство людей не живут, а лишь существуют». Ее мать, видимо, отличалась великой мудростью. Я не мог поверить своим глазам. Электрические игрушки? У нас телевизор и DVD-плейер появились, когда я перешел из начальной школы в среднюю. У родителей были ноутбуки, но не у нас. Каролине подарили подержанный ноутбук совсем недавно. Все. У меня даже приставки не было, и я просил Люка позволить мне пользоваться его приставкой. Каролине пришлось год экономить, чтобы купить себе наушники и проигрыватель компакт-дисков. Все диски мы приобретали за свои карманные деньги. Джой никак не могла угомониться: «Когда мать привезла нас сюда, Леон (Леон?), то наш отец изменял ей с официанткой. И моя мать решилась на то, чтобы забрать детей (пять дочерей) и уехать в маленький городок в долине Гудзона. Она была первооткрывательницей. И наша коммуна „Долина восхода“ родилась благодаря ей. Она любила нашего отца, но ей пришлось оставить его, потому что он не принимал ее ценностей…» Лео ответил ей, что эта история напоминает ему историю его отношений с Джулианой, которая тоже интересуется только внешней мишурой. Никаких духовных устремлений. Пустая, как ракушка.
Я выругался про себя и назвал его хладнокровным мерзавцем. Ракушка? Это у Лео вместо сердца была пустая ракушка.
В какой-то момент Кара отправилась спать, а я все не мог оторваться от этих бесконечных писем, адресованных Джой. Постепенно в них стало проявляться что-то нездоровое. Мой отец начинал представлять себе, как он прижимается к Джой, впервые за долгие годы испытывая чувство безопасности и чистоты. Я хотел читать дальше, но уже внутренне сопротивлялся этому. Есть вещи, которые лучше не знать о собственном отце. Мне было просто тошно. Безопасность и чистота? Он что, находился в клинике для наркоманов? Как он мог назвать Джулиану «амбициозной светской дамой», а ее друзей — тривиальными? Детей он считал материалистами, поглощенными только собой. Да у меня рюкзак один и тот же с пятого класса! На следующее утро Кара спросила меня:
— Как тебе рассказ об электрических игрушках?
