– Как?
– Я думала, что ты спросишь, почему.
– Если ты хочешь открыться мне, мама, то я послушаю, хотя, если быть до конца честной, – мне наплевать.
– До того как мы поняли, что у нас будет ребенок, твой отец лежал без сна. Он пытался читать, но не мог. Глядя на него, я сразу догадалась: у него что-то на душе. Что-то, чем он хочет, но боится поделиться. Обычно из твоего отца бесполезно вытягивать информацию, но на этот раз я решила попробовать. Он присел на кровать и сказал: «Кресси, мы должны простить его, иначе нам никогда не освободиться от этого груза». Его слова даже не привели меня в замешательство, потому что я тотчас ощутила облегчение. Слова твоего отца прозвучали как откровение. Письма родителей того человека полны горя. Они не понимают, как подобное могло произойти с их сыном. Они скорбят едва ли не больше, чем мы. Я не хочу, чтобы ты думала, будто они предложили этот шаг. Мы пришли к этому решению самостоятельно.
Я не могла говорить. Все прежние чувства всколыхнулись во мне с новой силой. Это – как сухой лес. Пламя вспыхивает от маленькой спички. Скотта Эрли уже пощадила судьба, но нам оказалось этого мало, поэтому мы решили развеять последние темные тучи на небосклоне его жизни.
Эти маленькие могилы. Джейд пощипывала траву, пока я ставила вазу с георгинами. Цветы, наверное, уже засохли, потому что было очень сухо. Я разговаривала с Руги и Беки, и моя рука теребила кольцо на тонкой серебряной цепочке. Я рассказывала им о том, что решила стать врачом, чтобы помогать детям. О том, что я приняла это решение благодаря ним. Я рассказывала им, как видела огромного кита в океане и какие добрые у него глаза. Я уверяла Рути и Беки, что ничто не вытеснит из моего сердца память о них, пока я дышу и пока не лягу рядом с ними, как только пробьет мой час. Мы вместе проснемся на заре новой жизни. Как можно смотреть на эти могилы и испытывать желание простить человека, по вине которого они появились?! – Мама, – едва не задыхаясь, произнесла я. В горле у меня застрял комок, а из глаз готовы были пролиться слезы.
– Разве это не предательство памяти Беки и Рути? Пусть его со6ственная семья заботится о его душе, но не наша. Ты так счастлива, что готова прощать любого? Только потому, что ждешь ребенка?
Мне хотелось выкрикнуть ей в лицо: «Ты сошла с ума?»
– Когда решение было принято, у меня в душе возник целый клубок сомнений. Я все еще борюсь с собой, Ронни.
Она тихо сложила на коленях плед, а потом расправила его.
– Я не могу быть матерью – твоей, Рейфа, того ребенка, который родится... Я не могу воспитывать детей, когда моя душа полна ненависти. Я и не ждала, что ты поймешь меня. Ты должна молиться, Ронни. Ты должна понять свое сердце. Не ради него, а ради всех нас. Он... хороший человек, Ронни. Последние несколько месяцев ему разрешают выходить.
Я ухватилась за край стола. Мама торопливо произнесла:
– Он не выходит один. С другими пациентами, но ему позволили принимать посетителей. Он носит браслет, когда встречается со своей семьей и женой...
– Я не хочу слушать обо всем этом, – оборвала я ее.
– Ронни, это все не ради него, а ради нас, – умоляюще произнесла мама.
Нет, ко мне это не имело отношения. Ни ко мне, ни к моим сестрам, которые на моих руках из двух живых жизнерадостных девочек превратились в холодных куколок.
– Я надеюсь, Отец Небесный поможет тебе узреть истину. Я не могу найти путь к твоему сердцу, Ронни.
«Тебе повезло», – хотелось мне сказать ей. Мое сердце сейчас было похоже на пылающий уголь, и самой большой болью отзывалось имя мамы.
– Мы точно знаем, что это самый правильный и достойный выбор, и уже поговорили с посредником из клиники. Он сказал, что подготовит всю процедуру. Нам придется подождать, потому что, оказывается, существуют правила, и мы не первые решаемся на такой шаг. Люди давно поняли, что чувство ненависти и желание мести разрушают душу даже больше, чем горе, поэтому ищут в своем сердце милосердия. Как только что-то станет известно...
– На меня не рассчитывайте, – ровным голосом проговорила я.
– Ронни, мы приняли это решение для всей нашей семьи, – сказала мама, и я услышала стальные нотки в ее голосе, как у бабушки Бонхем.
– Мама, спасибо за праздник, за подарок, за Джейд. За вашу любовь. За Рейфа. Спасибо Отцу Небесному за Беки и Рути. За моих сестер. Твоих дочерей. За ошибки, которые совершил Скотт Эрли. Наверное, он уже осознал их. От меня это все далеко. Поэтому я очень тебя прошу, не говори больше со мной об этом.
Я ушла, слыша за спиной учащенное дыхание. Мама собиралась расплакаться. Я подумала: «Плачь. Ты должна плакать». Я не обернулась.
Глава тринадцатая
– Ты должна поехать с нами, Ронни, – сказала мне мама. – Тебе больше всех остальных требуется обрести успокоение.
Я не ответила ей. Я продолжала работать над шарфом, который вышивала бисером для Клэр. Хобби. У меня вдруг появилось четыре сотни разных хобби. Джейд сияла чистотою под стать своей красоте. Я делала серьги. Я вырезала ножом по дереву. Я придумывала броши из старых пуговиц, выуживая их из того самого коробка, который когда-то предназначался для кукольных нарядов Беки. Подарки, которые я хотела вручить на Рождество, были уже готовы.
– Вероника Бонхем, – позвала меня мама.
Я знала, что игнорировать ее – не самый лучший выход. Только неделю назад на семейном совете мы обсуждали, как плохо, что в современном мире насаждается культ молодых людей. Насколько правильным можно считать то, что дети сами решают, что им носить, в каком тоне разговаривать. Папа заметил, что
