– Я принимаю твой взгляд на все, что происходит, Ронни. Жизнь часто бывает несправедлива. Я не имею в виду ситуацию («Ой, как несправедливо!»), когда ты потерял работу, хотя все делал правильно. Ты бунтуешь, и это нормально. Будь я в твоем возрасте, я испытывала бы похожие чувства. Вероятно, мне было бы лучше настоять на своем, чтобы ты проявила послушание, но я не стану заставлять тебя силой.
Мама схватила Рейфа, вбежавшего в комнату с улыбкой эльфа. Его темные волосы торчали в разные стороны, и в другой ситуации я бы посмеялась. Он напоминал маленькую птичку. Мама все еще относилась к нему как к младенцу, и ее трудно было винить за это. Она все еще убаюкивала его каждый вечер.
– Ай, дракон! – воскликнул Рейф.
– Ай, динозаврик! – ответила ему я.
– Ронни Дракон, не плачь, – сказал он.
– Я не плачу, Рейфозаврик.
Но я плакала. Не от печали или грусти. Я плакала от ярости. Я была измучена. У меня не было сил ни думать, ни верить.
– Почему меня назвали Вероникой? – спросила я, чтобы сменить тему.
– В первом классе у нас была девочка, ее звали Ронни. Это имя казалось мне самым красивым на свете, – сказала мама.
– Но Вероника?
– На иврите это означает «истинное лицо». Уже маленькой ты была личностью, и тебе это имя как нельзя лучше подходило. У нас был словарь детских имен. Епископ определил тебе цветок подсолнуха, потому что у него как будто есть лицо, обращенное к солнцу.
– Я подумываю о том, чтобы официально сменить свое имя на Ронни.
– Хорошо.
Я думала, что она начнет со мной спорить, но она даже глазом не моргнула.
– Это твое имя, твое решение. Нам лучше поговорить о том, что происходит здесь и сейчас.
– Почему ты не назвала меня Титания или каким-нибудь другим именем из Шекспира?
– Думаю, что прозвище, которое бы тебе дали, никому не понравилось бы.
– Почему, меня ведь могли называть Таня.
– Ты же знаешь, какими жестокими бывают иногда дети, Ронни.
– Ты тоже, – пробормотала я. – Иначе ты оставила бы меня в покое. Прошу тебя, мама, оставь меня. У меня голова болит.
– Хорошо, Титания, – сказала она, чтобы выиграть время. – Я думала об этом имени, но только однажды, да и то, если бы ребенок родился в середине лета. Ты же родилась зимой. Мы обсуждали и другие имена.
– Ты когда-нибудь рассказывала мне о других именах, которые приходили нам в голову?
– Хорошо-хорошо. Виола. Миранда.
– Наверное, именно поэтому я о них помнила, – сказала я, начиная потихоньку приходить в себя и расслабляться.
– Но Титания звучало как тяжелый металл в периодической таблице Менделеева, а не как имя красивой девочки. Ребекку мы назвали в честь героини «Айвенго», хотя сэр Вальтер Скотт был немного фанатиком. А Рут... Я всегда хотела девочку по имени Рут. Но теперь вернемся к тому, с чего я начала. Ронни, молись, и, возможно, ты поймешь. У нас еще есть время. Мы уедем не раньше обеда. Если хочешь, мы можем молиться с тобой. Это было бы лучше всего.
– Ты все равно будешь молиться обо мне. Мама, я уже произносила свои молитвы. Помнишь, после того как Рути и Беки погибли, ты сказала, что твои молитвы, словно мячики, отскакивают от невидимой стены? Именно так сейчас чувствую себя я. Бывают времена, когда я чувствую, что на меня снизошел Святой Дух. Так случается, когда я прошу о помощи, но на этот раз ничего не выходит. Я не могу смириться с тем, что вы решились на такое.
– Возможно, ты просишь показать тебе выход, а не освободить от боли? Можно ведь пойти разными путями, и важно выбрать верный.
– Вероятно, ты права, но если бы я ощущала, что мне надо пойти с вами, то я бы это знала.
– Иногда правильное решение оказывается самым тяжелым. Кому от этого хуже?
– Мама, мне будет там плохо. Я рада, что ты отказалась от приказного тона, потому что я не пошла бы туда, даже если бы меня потащили силой.
Я начала кричать.
Из спальни послышался голос отца:
– Ронни! Имей уважение!
– Я не забыла об уважении, папа. Я даже проявила уважение к вашему решению. Я даже могу понять, почему... Нет, это неправда. Я хотела бы понять, но не могу. Я не пытаюсь остановить пас. Вернее, хотела бы остановить, но не стану этого делать.
– Когда мы впервые задумались над этим, мы исходили из того, что даже хороший человек может совершить зло. Непреднамеренное зло, – проговорил папа.
– Ты считаешь, что Скотта Эрли можно назвать хорошим человеком?
