наверное, был совсем молодым…
— Ему было двадцать семь. — Она помолчала, устремив остекленевший взор на причудливый узор персидского ковра у себя под ногами. — Вы угадали, Роберт погиб именно в результате несчастного случая. Мы… шли по улице, и вдруг откуда ни возьмись машина… Сидевший за рулем пятнадцатилетний паренек не справился с управлением, автомобиль занесло на тротуар, и нас раздавило бы в лепешку, если бы Роберт не толкнул меня. Когда до столкновения оставались считанные секунды и надо было что-то решать, он не задумываясь спас мою жизнь, но на себя ему времени уже не хватило. — Голос Констанс был печален, как и поведанная ею история. — Он умер мгновенно.
— Я просто не нахожу слов, Констанс.
Она ощутила на своей щеке нежное прикосновение его пальцев, но так и не подняла глаз. Рука Чарлза безвольно опустилась.
— Я и понятия не имел… Ведь вы представлялись всем как мисс Уайтселл.
— После похорон я решила снова взять девичью фамилию, — смущенно объяснила Констанс. Выслушивая соболезнования Чарлза, она чувствовала себя ужасно неловко, но отступать было уже поздно. — Вот почему я не хожу на свидания, — твердо прибавила она. — Предпочитаю оставаться наедине с собой и с Банга.
Повисло неловкое молчание, но Чарлз поспешил его прервать:
— Вы, очевидно, очень любили своего мужа. Простите меня, Констанс! Простите, что завел весь этот разговор, ведь вам все еще тяжело.
— Нет-нет. Все в порядке.
Его заботливый голос ласкал жаркими волнами ее воспаленное сознание, обжигая смертельно- бледные щеки молодой женщины своим чувственным тембром. Чтобы скрыть предательскую краску смущения, Констанс наклонила голову еще ниже.
— Да нет же! Далеко не в порядке! — взволнованно возразил Чарлз. — Я редко ошибаюсь в людях, но в вас я ошибся. Примите мои извинения. Я так виноват!
Только этого не хватало! — подумала Констанс. Из сказанного мною он сделал вывод, что мне до сих пор дорога память о покойном муже. Но ведь я давно не люблю Роберта!
Неожиданно ей стало не по себе от мысли, что придется оставить все, как есть, хотя минутой раньше Констанс больше всего на свете хотелось, чтобы Чарлз узнал о ее любви к Роберту.
Когда смущение прошло, Констанс вскинула голову. Теперь она предстала перед испытующим взглядом Чарлза смертельно бледной, убитой горем женщиной, которая глубоко переживает потерю любимого человека. Чарлз был само сочувствие, но даже горестная мина не смогла испортить дьявольской привлекательности его лица.
Итак, вечер безнадежно пропал. Констанс танцевала, когда ее приглашали, машинально улыбалась, приправляя светскую болтовню беззаботным смехом, но не могла избавиться от неприятного осадка после откровенного разговора с Чарлзом.
Теперь он наверняка оставит меня в покое, что мне только на руку. Но вопрос в том, хочу ли я этого? — спрашивала себя Констанс, бросая на Чарлза робкие взгляды.
Перед объявлением следующего танца Констанс удалось перекинуться парой слов с Чарлзом. Однако после этого у нее сложилось впечатление, что ей присвоили статус пожизненно скорбящей вдовы, и настроение у молодой женщины испортилось окончательно.
Когда прием подошел к концу и гости начали потихоньку расходиться, Чарлз подошел к Констанс.
— Где вы собираетесь провести Рождество? Полагаю, в Лондоне? Ведь вашим родителям наверняка не терпится увидеть свою дочь.
— Я, конечно, об этом думала, но…
Констанс запнулась, раздумывая, как объяснить Чарлзу, что фешенебельная лондонская квартира матери, устланная дорогими коврами и меблированная по последней моде, не совсем подходящее жилье для Банга. Однако он, прежде чем Констанс смогла продолжать, закончил фразу за нее:
— Но это воскресит неприятные воспоминания. Понимаю.
Нет, не понимаешь! — хотелось закричать Констанс. Зачем я тебе все рассказала? И кто меня только за язык тянул! — сокрушенно подумала она и поспешила внести ясность:
— Да нет, дело не в этом. Не могу же я оставить Банга здесь одного. А брать его с собой просто немыслимо: мама терпеть не может домашних животных.
— Ах вот оно что… — протянул Чарлз, и Констанс показалось, что он не поверил ни единому слову. — Тогда окажите мне честь присутствовать на праздничном обеде в Стэйн-холле.
— Благодарю, но дома мне будет очень хорошо, — сказала Констанс, проглотив готовое сорваться с языка: «Ваша жалость мне ни к чему». — Я пообещала Банга долгую прогулку вдоль речки и индейку на ужин.
— Звучит заманчиво. — К Чарлзу опять вернулось хорошее настроение, и он с усмешкой добавил: — Я бы с удовольствием нарушил ваш с Банга тет-а-тет, если вы, конечно, не возражаете… — А потом он нагнулся к самому уху Констанс и заговорщицки прошептал: — Ненавижу Рождество в Стэйн-холле. Однако положение обязывает — я должен соблюдать эти глупые традиции.
— Но это вовсе не означает, что вам обязательно надо их продолжать? — тоже шепотом спросила Констанс, вдыхая полной грудью головокружительный аромат его бесспорно дорогого одеколона.
— Думаю, не обязательно, — согласился Чарлз. — Честно говоря, я никогда не пытался что-либо изменить. Ведь у меня просто-напросто не было выбора. Вечера, званые обеды, коктейли… Каждый год одно и то же. Все торжества, все праздники похожи как две капли воды. И нынешнее Рождество не будет исключением.
— Когда я была маленькой — очень маленькой, лет десяти, — на Рождество родители увезли нас с Саймоном в Шотландию, и мы провели целую неделю в лесной глуши, поселившись в самой настоящей избушке, — медленно заговорила Констанс. Она не понимала, почему вдруг ей в голову пришло это далекое воспоминание детства, но уже как наяву ощущала знакомую свежесть морозного утра и бодрящий запах хвои, исходивший от исполинских сосен, которые окружали их скромное жилище. — Мы с Саймоном проводили на улице все дни напролет, лепили снеговиков, кидались снежками, и отец наслаждался каждой минутой нашего детского счастья. В отличие от мамы… — Констанс скорчила недовольную гримасу. — Она у меня исключительно городской человек.
— А где живет теперь ваш отец? — осторожно поинтересовался Чарлз. Шестое чувство ему подсказало, что Констанс не так-то просто будет снова вызвать на откровенность, если она вдруг опять замкнется в себе.
— Он умер, — последовал печальный ответ. — Мой отец — замечательный человек, но он был полной противоположностью маме. Отец обожал природу, а мама — нет. Он ее чуть ли не на коленях уговаривал выйти на прогулку, да и то при условии, что на небе ни облачка. Несмотря на это они безумно любили друг друга. Странно, не правда ли?
— Значит, у вас было счастливое детство?
Голос Чарлза был все так же тих и спокоен, но появившиеся в нем напряженные нотки показались Констанс несколько странными.
— Да, очень счастливое. А у вас? — импульсивно спросила она, не дав себе труда вспомнить о такте.
— Нет, — отрезал он.
Констанс уставилась на него непонимающим взглядом, но Чарлз словно натянул непроницаемую маску, преобразившую его лицо почти до неузнаваемости.
— Принести вам что-нибудь выпить? — сухо поинтересовался он.
Предложение прозвучало как плохо завуалированная просьба прекратить разговор. Констанс потребовалось секунд десять, чтобы окончательно прийти в себя, после чего она оторопело пробормотала:
— Да. Апельсиновый сок, пожалуйста.
Провожая глазами уходящего Чарлза, она вдруг почувствовала, как на нее накатывает злость.
Как же так? Он выведал обо мне практически все, бывал временами до неприличия настойчив в расспросах, а я, задав один-единственный вопрос, получила холодное односложное «нет»! Ну зачем, зачем я
