Валентин вздохнул.
— Да, оно, видно, как корь — обязательно этим переболеешь. Ведь и со мной был аналогичный случай. — Обратясь к Асе, пояснил — На моей первой практике, в Хамар-Дабане. Опередил своего напарника и заявился на табор. Ну, тогда мне и выдали: «У нас закон такой — вместе ушли, вместе пришли. Один ты нам не нужен!»
— Доходчиво, доходчиво, — засмеялся Субботин, чуть помолчал и, многозначительно глядя на Валентина, проговорил — Один в тайге — не геолог. Это нам всем бы не худо помнить. Всегда и во всем.
«Вот чертовщина! — мелькнуло в голове у Валентина; эти же слова говорил ему на берегу Толя в тот вечер, после памятного купания Романа. — Словно сговорились».
Видно, почувствовав, каково сейчас Валентину, Субботин проявил вдруг неожиданную тактичность: показывая, что сказанное им относилось вовсе не к геологическим завихрениям Мирсанова, он взялся уточнять и переориентировал разговор на другое.
— Ты вот все норовишь бегать по тайге в одиночку, — ворчливо заявил он. — Уверенности в себе много. Но учти, все это до поры до времени. Дурное дело, сам знаешь, оно нехитрое. Конечно, заблудиться ты никогда не заблудишься, но вдруг — хрясь! — и сломал где-нибудь ногу, а до табора тридцать или там полста километров — что тогда?
— Что тогда? — Валентин сумрачно усмехнулся. — Наложу шину, вырублю костыль и потихоньку похромаю к вам, Василий Палыч.
Начальник издал невнятное рычанье.
— Этим костыликом да по одному месту тебя! — Ненадолго задумался, потом сказал — Вспоминаю одну историю. Эпопею, можно сказать. Я работал тогда на Сибирской платформе. Старшим геологом партии. Ну, что такое Сибирская платформа, вам, наверно, объяснять не надо. Тайга, густейший подлесок, ориентиров нет, обилие рек, населенных пунктов — всего ничего. В те времена, а это был конец сороковых годов, специалистов не хватало, поэтому хаживали в маршруты и по одному. От нужды великой — не от дури, — ядовито уточнил он, не глядя на Валентина. — И вот как-то раз во время такого одиночного маршрута пропал геолог. Из соседней партии. Молодой парень, недавний выпускник МГРИ [54], если я не запамятовал. Тоже сильно уверенный в себе, как ты. И между прочим, не хиляк, а, может, даже покрепче тебя.
— Ну, такого просто не может быть, — вяло пошутил Валентин.
— Ты погоди скалить зубы. Послушай, что дальше было. Искали его, конечно, — и своя партия, и мы, и другие, которые были по соседству. Время идет, ищем-ищем, а от парня никаких следов, хоть ты умри! Будто сквозь землю провалился. Между тем работа стоит, и не у одной партии. А за нее, за работу, в те поры спрашивали со всей строгостью, уж можете мне поверить… Наконец признали свое бессилие, смирились, оплакали — и опять за дело. Взялись наверстывать упущенное, да-а… А у этого пропавшего парня была бабка, старая политкаторжанка, как мы потом узнали. Вот она взяла и — письмо Сталину: так и так, пропал единственный внук, а там, мол, на месте, просто списали его, как дохлую вьючную лошадь, и на том пошабашили… Нет, бабку эту можно понять. Да и как не понять — все мы люди. Отцы и матери, дедушки и бабушки. А единственный внук — это… единственный внук, о чем тут говорить. Но что после того началось в нашем районе, бож-ж-е ж ты мой! Самолеты, катера, охотники с собаками, эвенки на оленях, рыбаки, артели колхозников, милиция, топографы, геодезисты и наш брат геолог — сотни людей, уйма техники. Искали так, будто… будто… — Субботин, не находя слов, лишь потряс головой. — А в результате — все то же самое. Нуль. Никого и ничего… Да что там Сибирская платформа! Я знаю случай, когда одна девица ухитрилась исчезнуть во вполне обжитой местности. И — с концами. Тут тебе и косари по соседству стояли, и пастухи, и горнорабочие вокруг были раскиданы — рыли шурфы, канавы. Старые приисковые места, давно освоенные. Тайга повырублена, зверь распуган, а вот поди ж ты…
Субботин умолк. Выразительно поглядел на студентку: запоминай, мол, мотай на ус, Олеговна!..
— Однако, Василий Палыч, педагог из вас! — улыбнулся Валентин. — Запугаете девушку подобными новеллами — она же в маршрут больше не пойдет.
Ася сделала протестующее движение, хотя видно было, что рассказанное начальником произвело на нее впечатление.
— Кстати, о маршрутах! — встрепенулся Субботин. — Пусть-ка она сходит с тобой в пару-тройку маршрутов. — Он поглядел на Асю и засмеялся с чуть ощутимой желчью — Даст бог, глядишь, сделает из себя вегенерианку. И эту… как ее… шантажистку…
— Шарьяжистку, имеется в виду, Василий Палыч? — предельно кротким голосом осведомился Валентин.
Тот лишь махнул рукой.
— А! Та же Маша, только в другом сарафане.
— Ну-ну, — Валентин весело блеснул зубами и встал. — Пойду поужинаю.
— Валяй! — великодушно разрешило начальство. Катюша постаралась. Когда Валентин подошел к костру, его уже ждали отварные макароны, щедро заправленные консервированной говяжьей тушенкой, и крепкий чай со сгущенным молоком.
— Опять привет от Глеба, — он нехотя взял ложку.
Ел машинально, без всякого желания, а просто в силу необходимости. Невесело глядел в огонь, размышлял.
Увидев, что он допил чай, Катюша с готовностью вскочила.
— Налить еще?
— Спасибо, что-то не хочется. Схожу умоюсь, а то со всеми этими передрягами вовсе уж чмыхнулся — даже не умылся после дороги.
— Какими передрягами? — она искренне встревожилась, и голос ее зазвучал сочувственно. — Неприятность случилась?
— Все это, Катюша, как говорится, мелочи жизни, — Валентин потянулся к рюкзаку, который он давеча, прежде чем идти к начальнику, скинул здесь вместе со спальным мешком.
Кичер-Маскит вытекал из небольшого озера, над которым, на крутой террасе, и расположился табор. Внизу, у берега озера или речки, удобного места для палаток не нашлось.
Стояла уже почти ночь, лишь на западе, за мягко-волнистым гребнем отрога, оголенного, как большинство окрестных хребтов, затухающе розовело небо.
Валентин уверенно сбежал к воде, хотя всего лишь несколько дней назад протоптанная тропинка едва угадывалась в темноте. Он остановился у самой береговой кромки и замер, с наслаждением вдыхая бодрящую свежесть озера. Оно питалось холодными родниками, бьющими где-то в глубинах, и было расположено достаточно высоко, чтобы выглядеть вполне безжизненным. Никаких водорослей, ила — чистейшее, можно даже сказать, стерильное песчано-каменистое дно. Никаких задумчивых кустов по берегам. Никаких рыбьих мальков, резвящихся на отмелях в солнечные дни.
«Искупаться, что ли, перед сном?» — подумал Валентин и снова, как уже в который раз за эти дни, вспомнил Романа и его лихой треп о том, что он-де купался за Полярным кругом и в памирских ледниковых озерах. Несколько улучшившееся было настроение оказалось мигом испорченным. Валентин отошел от воды и у подножья пологого откоса опустился на суховатую, скудную, по-горному жесткую травку. Потом, почти сам того не заметив, лег на спину, подложив под затылок сцепленные ладони.
Переход от Гулакочинской разведки до базы партии они с Гришей сделали с одной ночевкой. База встретила тишиной и неким запустением. Сейчас на ней обитали всего двое — радист Виктор Зайцев да завхоз Ермил Евдокимыч. Как они рассказали, Субботин еще в день отъезда Валентина с Романом ушел со своим отрядом вверх по Кичер-Маскиту. У них все прошло гладко: коней переправили в том месте, где из Малого Маскита вытекает речка Кулинда, а вещи перевезли прямиком через озеро на резиновых лодках. «Ну еще бы! — подумал тогда Валентин. — Два таких полевых волка, как Василий Павлович и Самарин, — у них чепе исключены…» На другой день Гриша со своими лошадьми отправился обратно к себе на Гирамдокан, а Валентин поспешил к Субботину, в свой съемочный отряд. Через озеро его переправил Виктор. Радист был настроен мрачно — невыносимо томясь от скуки на безлюдной базе, он попросил Валентина взять его с собой, но получил решительный отказ: «Твое дело сидеть при рации. Вдруг, не дай бог, случится что-нибудь в поисково-разведочном отряде, прибежит от них человек, чтоб вызвать, допустим, вертолет, а тебя нет на
