другому — иные тени, и лежали они не так.
Ничего нового пока что не происходило. В ту знакомую ущельеобразную долину, по которой Роман уже пролетал сегодня, Ахмет вошел с запада, как и Рассолов. Но летел он немного выше, гораздо медленней и сильнее прижимаясь к левому склону. Только теперь Роман как следует разглядел этот борт долины. При косом, с запада, освещении крутой скалистый склон выглядел неприятно: глубокие узкие щели, зигзаги трещин, отвесные срывы, титанические блоки, наполовину отделившиеся от горы и застывшие в состоянии ненадежного равновесия…
На этот раз удалось заметить людей — в глубине промелькнувшего кулуара Роман успел ухватить неясный выступ площадки и на ней — неясную же человеческую фигурку, вроде бы размахивающую руками. Не показалось ли? Роман вопросительно посмотрел на командира. Тот чуть кивнул, продолжая, однако, сосредоточенно вглядываться по курсу.
В конце долины, за ригелем, вертолет развернулся и пошел обратно — почти тем же маршрутом, только несколько выше. Ахмет буквально прочесывал глазами ущелье, и Роман понял: сейчас-то и начнется самое главное.
Набирая высоту, вертолет прошел над зубчатой стеной перевала, замыкающего верховье ущелья. Новый разворот — и тот склон, вдоль которого они пролетели уже дважды, оказался внизу; теперь уже его верхний обрез, гребень, потянулся за стеклами пилотской кабины. Неправдоподобно, странно близко от себя — показалось, на расстоянии вытянутой руки — увидел Роман этот гребень, водораздел, на какой снизу, из долины, так долго и с таким трудом карабкаешься в маршрутах… Неведомо почему вспомнившись, в голове пульсировала фраза «Парит неподвижно со мной наравне… Парит неподвижно со мной наравне…»
— Возьми управление! — сказал Ахмет второму пилоту и, сняв наушники, полуобернулся к Роману. — Смотри, вон впереди маленькое ровное место… Вот, вот оно… уже проскочили… но ты заметил, да? Сядем там. Двигатель выключать не буду… Вы быстренько выходите из машины… с медсестрой… берете носилки… Врач остается…
Роман слушал, энергично кивал — пока ему все было ясно.
— Это как раз над твоими пострадавшими… Потом взлетаю… А вы спускаетесь вниз, к ним… сможете, да?
— Сможем! — рявкнул Роман.
— Тише, я не глухой! — Ахмет засмеялся. — Но обратно подняться с носилками нельзя, так?.. Теперь смотри, что я делаю дальше…
Вертолет кренился в новом развороте, открывая взору противоположный, правый, борт долины. Туда и указывал Ахмет.
— Вон седловина, видишь? Низкое место, ровное… Я приземляюсь там и жду. В пределах прямой видимости… Вы будете видеть меня, я — вас, понимаешь?.. Когда все будет готово — даешь мне сигнал…
Постепенно оживившись, Ахмет принялся жестикулировать обеими руками, красноречиво изображая взлеты, посадки и зависания вертолета.
— …Очень прошу — делайте точно, как я сказал. И спокойно. Никакой спешки… То место на склоне запомнил, да? Учти, это самое главное… Я вижу, ты умный парень… ты все понял! — прокричал он напоследок и хлопнул Романа по плечу. — Пока! Скажи ребятам, чтоб готовились. Идем на посадку!..
Высадка заняла буквально минуту. Едва вертолет дотронулся колесами до твердого грунта, как механик тотчас распахнул дверь. Четверо мужчин повыпрыгивали друг за другом, подхватили медсестру, подхватили носилки, пригибаясь под рассекающими воздух лопастями, отбежали в сторону — и вертолет, взревев, плавно отвалил от вершины водораздела…
Наверно, надо было самому быть вертолетчиком, чтобы в полной мере оценить план Ахмета. Центральная роль в этом плане отводилась крохотной площадке на склоне, которую он, напутствуя Романа, назвал «самым главным местом». В том, что это действительно так, Роман убедился только на заключительном этапе спасательной операции. А до того… Странно, однако никто из них не мог потом сказать, сколько же, собственно, времени понадобилось, чтобы вынести бесчувственную Асю из кулуара и доставить к вертолету. Юра Махонин считал — полчаса. Медсестре показалось, что прошло не меньше двух часов. «Около часа, — утверждал Толя. — Прикиньте, ведь мы ж до этого еще сколько сверху спускались». Захар неопределенно пожимал плечами: черт, мол, его знает. А Роман же экспансивно заявил, что это пусть наши враги засекают время, а лично ему больше всего хочется капитально выспаться и поскорей забыть о всей этой истории.
Роман не кривил душой. Обстоятельства вынудили их действовать, откровенно говоря, бесчеловечным образом. Девушку, вот уже сутки бывшую без сознания, пришлось накрепко — то есть забыв о жалости — привязать к носилкам, затем их вертикально, стоймя, спускать на веревках с одного уступа, с другого, третьего… Носилки раскачивались, ударялись о выступы скал. Асина голова безвольно моталась, лицо было серое, неживое, но, даже будучи таким, оно временами все-таки искажалось от боли. И Роман в эти минуты, понимая, что действовать иначе нельзя, готов был ненавидеть себя.
С Валентином было легче. Он шел сам, хотя его, конечно, поддерживали, подстраховывали, с уступов спускали почти на руках. С момента, когда Валентин, окровавленный, полуголый, предстал перед возвращающимся из маршрута Романом, прошло около суток, и за это время он сдал еще больше. Потух, поник. В нем появилось что-то от трясущегося немощного старца…
К счастью, спускаться до самого низа не было необходимости. Намеченная Ахметом площадка располагалась на середине склона, немного в стороне от кулуара. Поэтому следовало при первой же возможности выбраться из проклятой щели и, уже идя по склону, добраться до площадки. Но легко сказать «выбраться». Стены кулуара были одинаково круты везде, и прошло немало времени, пока удалось отыскать мало-мальски подходящее место, поднять носилки, поднять Валентина.
Когда подошли к площадке, солнце уже близилось к закату. Кое-что понимающий в авиационных делах Захар сказал Роману:
— Светового времени остается минут пятнадцать. Сигналь Ахмету!
Вертолет был хорошо виден отсюда — он стоял в седловине хребта на той стороне долины. Километра два с половиной по прямой.
Должно быть, Ахмет наблюдал за ними в бинокль, потому что гул заработавшего двигателя донесся почти тотчас, еще до сигнала.
Роману зрелище показалось фантастическим: «блондинка» подходила, держась на уровне его лица. За лобовыми стеклами совершенно отчетливо различались лица Ахмета и второго пилота. Действительно, странно было видеть, как то, на что смотришь обычно издалека, снизу, вдруг движется навстречу тебе на высоте твоего роста.
Посвящая в свой план, Ахмет давеча говорил Роману:
— Мне бы только поставить на что-нибудь передние колеса. Я буду держать машину в полувзвешенном состоянии… Склон крутой, это плохо… Диаметр несущего винта — двадцать один метр, поэтому мне нужно иметь впереди хотя бы метров тринадцать чистого пространства — чтобы лопасть не зацепила за склон, понимаешь?.. Я смотрел — кажется, нормально. Ты тоже посмотри…
«Блондинка» медленно, плывуще приблизилась к склону хребта. Покачиваясь, повисла, будто испытывающее нерешительность живое существо.
Стоя чуть в стороне и щурясь от ураганной струи несущего винта, Роман напряженно следил за происходящим. В голове у него гвоздем засела эта цифра — двадцать один метр. Стало быть, длина лопасти — десять с половиной метров. И нужен хоть минимальный запас — ну, метра два-три, иначе… Отчаянный парень, этот Ахмет… «Из лучших вертолетчиков страны…» Да, наверно, так оно и есть…
Последние метры «блондинка» прошла с ювелирной тщательностью, можно сказать, по сантиметрам. Концы лопастей, как показалось Роману, под конец проносились чуть ли не в метре от склона…
В желтом боку вертолета открылся темный проем, и тотчас в нем возник бортмеханик — он делал торопливые жесты.
Невольно съеживаясь под вертолетным вихрем, все быстро двинулись к раскрытой двери. Носилки несли трое: впереди Захар, позади — Толя и Роман. Юра Махонин, которого сейчас отстранили из-за невысокого роста, вел Валентина. Сбоку, спотыкаясь, поспешали женщины — медсестра и Катюша.
Задние колеса «блондинки» висели в воздухе, поэтому до двери было не дотянуться.
