том же духе. Как знать, может пылающие гневом мстительницы и в самом деле совершали иногда воинственные набеги, но Валентину о сем ничего известно не было, да и не вникал он в подобные житейские мелочи. Правда, как-то раз минувшей зимой он оказался-таки вовлеченным в скоротечный конфликт из-за головокружительного нрава Томочки: один большой умник из малой авиации во время танцев в Доме культуры сказал о ней с ухмылочкой: «Видишь эту? Так вот, я имел ее весь прошлый год. Когда и как хотел. Потом надоела». На что Валентин презрительно ответствовал: «Хоть вы и второй пилот, но подлец, вижу, самый первый», после чего, естественно, состоялось чисто мужское выяснение отношений. Злоязыкий летун, умевший, как показала схватка, неплохо постоять за себя, был все же в какой-то мере прав: Тамара, беспечная красавица, в свои двадцать с небольшим лет успела уже дважды спорхать замуж. Как ни странно, Валентин не то чтобы одобрял подобную безответственность, но, во-первых, осуждать за уже свершившееся считал делом бесполезным; во-вторых же, склонен был предполагать, что некоторое легкомыслие — столь же неизбежный компонент истинной женственности, как довесок при известной торговле «с нагрузкой», когда в придачу к дефицитному товару навяливается вещь, в общем-то никому не нужная.
Войдя во двор, Валентин сразу услышал доносящийся изнутри нестройный гомон множества голосов, заколебался было, но тут же, озлясь на себя за малодушие, решительно взбежал на крыльцо.
В просторных сенях громоздилось разнообразное экспедиционное снаряжение, из чего можно было с уверенностью заключить, что галдящие за дверью гости — видимо, топографы или геодезисты, то есть своя полевая братия. Однако все эти кое-как скатанные палатки, спальные мешки, вьючные ящики, геодезические рейки и треноги были сложены столь небрежно, что Валентин, не терпевший в экспедиционных делах даже малейшей неаккуратности, сразу внутренне встопорщился и в дом вступил уже с чувством безотчетной неприязни.
За довольно-таки разгромленным столом заседала, кроме нарядных хозяек, заметно хмельная компания из шести бородатых молодых мужчин. Все они, кроме одного в яркой ковбойке, помещавшегося рядом с Тамарой во главе стола, были в выцветших энцефалитках походного цвета. При появлении Валентина шум на миг прервался, и в наступившей тишине Тамара, смеясь, захлопала в ладоши:
— Ой, Валька! Ты откуда вдруг образовался?
— Ну ты, Валька, даешь! — Галина мигом подбежала, схватила за руку и потащила за стол.
— Штрафную Вальке, — с добродушной снисходительностью сказал сосед Тамары; он был редкостно красив собой, разумеется, сознавал это и вел себя соответственно.
Чувство неприязни у Валентина усилилось: «Очередной предмет. Роковой красавец…»
— Это надо же — Вальке штрафную! — Галина изумленно захлопала глазами. — Да он же не пьет совсем. Никогда и ни граммусика, понятно вам? Ну ни капельки!
Поднялся беспорядочный гвалт, возмущенный и недоверчивый.
— Так не бывает!..
— Отметиться пришел, что ли?
— Видали — он ни граммусика! А мы, выходит, законченные бухарики?
— Наверно, большой начальничек. — брезгует вмазать с экспедицкими, — хихикнул в горсть сидевший наискосок белобрысый тощий парень с клочковатой бороденкой; зубы у него были острые, крысиные, оттого он, видимо, и прикрывал рот ладонью.
— Ах, молчи уж, — досадливо замахала на него рукой Галочка. — Подумаешь, полевой волк нашелся! Да Валя, чтоб вы знали, коренной геолог, всю жизнь в тайге!.. Просто он у нас непьющий.
— С вами непьющий, а с нами будет пьющий, — уверенно заявил красавец, наливая граненый стакан водки.
— Точно! Валька, ты меня уважаешь? — со смехом крикнула Тамара; голос ее был резок, нетверд, вызывающе ломок; столь хмельной Валентин ее еще не видел. — Выпей напоследок за меня — я ведь замуж собралась!.. За этого вот гаврика!..
— Что ж, поздравляю, — машинально отвечал сбитый с толку Валентин.
— Томка, да он же не верит! — В голосе Галочки прозвенело что-то страдальческое.
— Не веришь?! — Тамара так и взвилась. — Сейчас мы тебе докажем. Эй, кричите все «горько»! А ну: раз… два… три!
— Горько! — вразнобой загомонило застолье.
Под этот аккомпанемент Тамара гибко наклонилась к своему красавцу соседу, преданно взиравшему на нее снизу вверх, и продолжительно, с подчеркнутой страстностью поцеловала его в губы.
— Поверил? — обратила она после этого к Валентину смеющееся свое лицо.
Происходящее на миг представилось ему нелепым сном, розыгрышем, чем угодно — настолько все это выглядело нарочито, вызывающе, однако опередившее рассудок сердце болезненно сжалось: «Это всерьез!»
— Поздравляю… — повторил он, ошеломленно уставясь на Тамару.
— Ну, заладил одно — поздравляю да поздравляю… Ребята! — глаза ее засверкали бедовым весельем. — Познакомьтесь — это Валька, мой бывший предмет! Хороший парень, только скучный, как не знаю кто… Вот у моего Эдика… — Тут она снова наклонилась и, одновременно скашивая на Валентина пытливый глаз, чмокнула «гаврика», взгляд которого начинал уже выдавать некоторую обеспокоенность. — У Эдика моего фамилия Сурп… Суп… Суприанович вот как! С такой фамилией только в морге работать, а ведь душа парень! — Тамара фыркнула. — Эдка, не вздумай обижаться!.. Нет, уж кому бы в морге — так это Вальке… Валечка, ты только не сердись, но ведь правда же, а? Правда? Ну скажи!
— Томик, не тирань человека, — вступился дюжий малый, голубоглазый, с каленым медным лицом; линялая энцефалитка его была украшена крупной надписью: «Не пей сырую воду!» — Пусть твой бывший предмет спокойно выпьет, раз уж заявился.
Несмотря на душевное смятение и разброд в мыслях, Валентин все же сознавал свое дурацкое положение за этим столом, а также и то, что всерьез возражать подвыпившей женщине — занятие не самое умное. Он шел сюда в надежде хоть немного отрешиться от гнетущих мыслей, а на деле же, говоря образно, получил обухом по голове, и это на некоторое время лишило его способности мыслить ясно и логично. Поэтому он не встал и не откланялся с достоинством, а остался сидеть, и даже больше того — невпопад и сам того не желая проговорил внезапно:
— Я только что был у одного мальчика, лет шесть ему…
Шум за столом на мгновенье убавился, затем хихикнул давешний парень с клочковатой бороденкой:
— У него гости утопили рыбку… спустили живьем в банку с водкой. Наверно, он никогда в жизни водку в рот не возьмет…
— Эх, меня бы в ту банку! Только чтоб банка была побольше!
— В водку — это зря, — солидно сказал здоровяк с исписанной энцефалиткой. — Рыбу надо отмачивать в сухом вине, в белом. А мясо для шашлыков — в красном. Уксус тоже годится. Когда я работал в Махачкале…
— Погоди ты со своей Махачкалой! — зло прищурился Эдик. — Тут фрайер на нас бочку катит. Видали — мы алкаши, мы рыбок женского пола в водочке топим! Эти карикатурки нам понятны, не на дурачков напал!
— Тонкий намек на толстые обстоятельства, — глуша в кулаке смешок, сказал парень с крысиными зубами.
— Именно намек! — окончательно взъярился Эдик и начал медленно вставать, не спуская с Валентина недобро сощуренных глаз. — Слушай, фрайер, тебе что здесь надо? Влез без приглашения, не пьет, о рыбках каких-то базарит… Короче, гуляй-ка ты отсюда по холодку!
Самое странное — Валентин не почувствовал ничего похожего на злость или раздражение. Просто навалилась вдруг гигантская апатия, и все вокруг стало глубоко безразличным. Он молча поднялся и пошел к выходу.
— Валька, стой! — Тамара мгновенно вынеслась из-за стола, напряженно замерла на половине движения и в своем тесно облегающем светлом платье на миг показалась всем как бы раздетой. — Никуда ты не пойдешь! А ты, Эдка, слишком-то здесь не разоряйся — пока еще не муж. Валька мой друг, и ты не имеешь никакого права его оскорблять. Да, он ухаживал за мной — ну и что с того? Я тебе кто — уродка
