держать востро, уж мы–то его тут знаем… Хитрей сатаны мужик. И душ загубленных на совести его ох как немало.
– Понимаю,— тихо сказал Зверев, следя сонными глазами за тем, как мельтешат по стенам тусклые отблески догорающих в печи головешек.
– И еще остеречь хочу — не скажи ему ненароком, что видел меня на Магдалининском. Там, чую, неладное творится, и Жухлицкий к тому прямое касательство имеет.
– Понимаю…
После этого наступила тишина. Багровые сполохи еще некоторое время, замирая, подрагивали на стенах, пока не погасли совсем. В избе похолодало. Подвывал в трубе ветер, грозя изгнать последнее тепло, и начинающийся дождь робко пока постукивал в окна.
Впервые за последние пять месяцев Турлай ощущал чувство успокоенности. Отныне, получив в свое распоряжение боевое оружие, Таежный Совет представлял собой реальную и авторитетную силу, с которой придется всерьез считаться хозяевам золотых промыслов.
ГЛАВА 10
По случаю приезда нежданных гостей в доме хозяина Чирокана готовились к праздничному ужину. Большую гостиную, в которой с самой зимы оставался какой–то могильный холодок, для придания жилого духа как следует протопили звонкими поленьями. Дюжие казаки вынесли во двор пыльные медвежьи шкуры и там нещадно взбодрили их палками, отчего те свирепо взъерошились и едва не стали рычать. Вынули из шкафов льдистый хрусталь и певучий фарфор, достали слежавшиеся полотняные скатерти и салфетки. Не пожалели и свечей — на большой стол поставили три шестисвечника, да еще четыре — по углам комнаты.
Помолодевшая Пафнутьевна колобком каталась из гостиной во двор, со двора на кухню, а оттуда — в погреба. Жарили и шкварили, как на маланьину свадьбу. Отощавший за весну и лето житель Чирокана за пять домов начинал водить носом и сглатывать слюну. Голодные детишки в отцовских картузах и драных мамкиных платках толкались у ворот, попискивали под окнами, облизываясь, копали щелки в высоченном заборе.
Тем временем Жухлицкий, Ризер и Ганскау уединились в кабинете хозяина дома. Аркадий Борисович познакомил своих гостей и все время, пока те для начала осторожно прощупывали друг друга, ограничивался односложными фразами и ничего не значащими междометиями. Ризер грел в ладонях бокал с шампанским и, как всегда в подобных случаях, прикидывался добродушным простаком. Ганскау же курил папиросу за папиросой, остро щурился сквозь дым и говорил не спеша, взвешивая каждое слово.
Но вот капитан решительно вскинул голову, и голос его сразу стал сух и официален.
– Господа, Временное правительство автономной Сибири уполномочило меня встретиться с наиболее влиятельными из здравомыслящих граждан Сибири с тем, чтобы в конфиденциальной беседе разъяснить его цели и политику, а также обратиться к ним с некоторыми предложениями делового и патриотического характера.
«Держится вполне уверенно,— отметил про себя Жухлицкий.— Видимо, некая сила за ним все же стоит».
– Господа! — чеканил между тем Ганскау.— Прежде всего, наше Временное правительство, представляющее партию социалистов–революционеров, является противником реставрации монархии в любой ее форме. Наша цель — полнейшее отделение Сибири от Европейской России и создание демократической республики на основе частного предпринимательства.
Простоватое выражение постепенно сошло с лица Ризера — он слушал уже с явной заинтересованностью, хотя и не без некоторого сомнения.
– Господа, мы с вами деловые люди, поэтому будем говорить прямо. Обстановка, сложившаяся в последние месяцы в Сибири и на Дальнем Востоке, дьявольски сложна и серьезна. Как вы знаете, мятеж чехословацкого корпуса в мае привел к упразднению Советов в Челябинске, Новониколаевске, Мариинске, Омске и ряде других мест, где восстановлены прежние учреждения местной власти. В июне чехословаки взяли Красноярск, Ачинск, а ныне успешно продвигаются к Иркутску. Если Иркутск падет, в чем я нисколько не сомневаюсь, большевики, вероятно, постараются задержать их в районе байкальских туннелей, но это им вряд ли удастся. Судьба Верхнеудинска и Читы предрешена. Добавлю, что в конце июня восстали и те чехословацкие части, которые были во Владивостоке. Находящиеся там военные корабли и десантные части японцев и англичан поддержали их. Местный Совет низложен. Пребывавшее до того в Харбине наше Временное правительство тотчас выехало во Владивосток.
Советы в Сибири накануне падения.
Тут капитан отпил шампанского, закурил и строго оглядел своих собеседников. В интересах того важного и довольно–таки щекотливого дела, с которым он был послан к сибирским миллионщикам, Ганскау вовсе не собирался вселять в них безмятежную уверенность в завтрашнем дне.
– Да, господа, Советы в Сибири накануне падения, но… только внешне, господа, только внешне! Становая жила их далеко не перебита. Обольщаться не следует ни в коем случае. Самоуспокоенность сейчас вредна, более того — гибельна! Чехословаки — фактор сугубо временный, это люди на колесах: сегодня они здесь, а завтра сядут в свои теплушки и — поминай как звали. Большевики же, господа, отсидевшись по лесам, с еще большим ожесточением вернутся дорезать тех, кого не успели пустить в расход раньше!
Трудно сказать, произвели слова капитана желаемый эффект или нет,— Ризер, сложив на животе толстенькие ручки, благодушно кивал время от времени, словно ему сообщали нечто очень приятное, а Аркадий же Борисович слушал хоть и весьма внимательно, но как бы только из вежливости.
– Большевиков, господа, голыми руками не возьмешь,— жестко заявил Ганскау.— Они сильны, дерутся фанатично, надо отдать им должное, и число их сторонников уменьшается отнюдь не катастрофически. Вот вам факты!
Капитан встал и, твердо вышагивая по кабинету, бросал короткие энергичные фразы, словно докладывал на военном совете:
– Декабрь семнадцатого года. Иркутск — восстание юнкеров. Подавлено… Забайкалье — атаман Семенов берет Борзю и Оловянную, но в марте Лазо разбивает его под Даурией и вынуждает отступить в Маньчжурию…
Январь–февраль восемнадцатого года. Красноярский уезд, Камень, Ишим, Тобольск, Омск — всюду вооруженные выступления. Безжалостно подавлены… Март. Амурская область, Благовещенск — на борьбу с Советами поднялся атаман Гамов. Разбит и ушел в Сахалян, на китайский берег Амура… Апрель. Опять Забайкалье — атаман Семенов вторично берет Оловянную и движется на Читу.
Снова разбит и снова бежит в Маньчжурию… Май. Приморье, станции Пограничная и Гродеково — в борьбу вступают отряды полковника Орлова и главы уссурийского казачества атамана Калмыкова. Увы, фортуна к ним оказалась не более благосклонной, чем к вышеупомянутым двум атаманам… Полагаю, господа, все ясно?
Ганскау стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы брюк, не спеша покачивался с пятки на носок.
– Ясно–то ясно,— брюзгливо отозвался Ризер.— Не ясно только, на что вы–то надеетесь, господа Временное правительство?
Жухлицкий молчал, нервно поигрывая пальцами.
Ганскау понимающе усмехнулся: толстосумы приуныли, однако окончательно запугивать их в его расчет не входило.
– На что надеемся? — Капитан помолчал, словно пребывая в некоторой нерешительности.— Хорошо, я кое–что вам открою. Но попрошу учесть — все это сугубо между нами. Не для разглашения, боже упаси!
Он боком присел на подлокотник и, несколько наклоняясь вперед, заговорил хоть и не понижая голоса, но с тем оттенком глубокой доверительности, который один уже стоит нелегального шепота:
