Причину своих колебаний он не объяснил, но его предложение было единственной ниточкой, за которую и ухватился следователь Никонов. И по его поручению в очередную пятницу оперуполномоченный лейтенант Сазонов (в гражданской одежде) и Миша Севин отправились в кафе «Капельки».
Кафе было переполнено, но официантка нашла им два места за столиком в уголке.
Танец следовал за танцем, разглядеть кого-либо за плотной толпой не было возможности. Севин решил обойти зал по кругу, поближе приглядеться к присутствующим. Лейтенант Сазонов предупредил его, чтобы он ни в коем случае в какие-либо разговоры не вступал, даже если и кого заметит.
Миша Севин ушел. Через какое-то время он вернулся и заявил, что никого из интересующих их людей не заметил. И сам предложил прийти в следующий вечер. У лейтенанта Сазонова на субботу было запланировано другое мероприятие, но ему понравилось усердие свидетеля, он отложил свои дела и в субботу тоже прибыл в кафе.
Как и в прошлый раз, Севин пошел по кругу, и Сазонов потерял его из виду в плотной толпе танцующих. Он прождал его шесть минут — проверил по часам, — забеспокоился и отправился следом. Обошел зал, затем спустился вниз в вестибюль, где кроме гардероба находились и прочие подсобные помещения. Не увидев никого в вестибюле, лейтенант Сазонов, естественно, заглянул в мужской туалет.
Миша Севин лежал на полу, а возле него растерянно топтались два паренька, один из них с испугом смотрел на свои окровавленные ладони. По их словам, зайдя в туалет, они увидели молодого человека, запрокинувшегося в одной из кабинок, подумали — пьяный, подняли и заметили на груди кровь.
На какие-либо поиски уже не оставалось времени, и лейтенант Сазонов постарался сделать все, что мог. Он поставил швейцара к дверям туалета, сам позвонил в «скорую» и в милицию.
А тут как раз закончились танцы, вестибюль заполнила шумная толпа, и вести какой-либо розыск уже не представлялось возможным.
«Скорая» приехала, как и Положено «скорой», — через какие-то семь минут, но все равно поздно. Все эти семь минут Миша Севин был мертв. «Проникающее ранение грудной клетки, вероятно, задето сердце, болевой шок… умер, не приходя в сознание».
Проверять всех посетителей, покидающих кафе, смысла уже не было. Правда, работники милиции внимательно приглядывались к уходящим, обратили внимание на одного паренька, который уж очень старательно вытирал платком ладони, но оказалось, что он просто стирал с рук следы апельсинового сока.
— Я не собираюсь ни обвинять, ни оправдывать лейтенанта Сазонова, — продолжал Борис Борисович, — хотя можно было поставить ему в вину, что он отпустил Севина одного, но кто из нас, профессионалов, мог бы бросить в него камень — случилось непредвиденное. Так или иначе, свидетель погиб, собираясь нам помочь, и тот, кто обязан был быть с ним рядом, не успел его защитить.
Борис Борисович помолчал, смахнул со стола видимые ему одному пылинки.
— Трудно, конечно, заключить, как все произошло. Несомненно, Севин нашел тех, кого искал. Чем-то он себя разоблачил, а те догадались, чем грозит им эта встреча, и его как единственного свидетеля решили убрать. И убрали решительно и умело. Орудие убийства нашли на другой день, специально разобрали сливную трубу туалета и в изгибе ее нашли нож, обыкновенный складной нож, типа монтерских ножей, которые продаются в каждом хозяйственном магазине города. Конечно, все отпечатки были смыты с ножа начисто. Ни швейцар, ни гардеробщик ничего подозрительного не заметили. Когда в вестибюль спустился лейтенант Сазонов, там никого посторонних не было, швейцар выяснял отношения с группой ребят, желающих попасть в кафе, а гардеробщик присел за своим барьерчиком, решил перекусить и тоже ничего не видел и не слышал. Правда, он сказал, что минут за десять до поднявшейся суматохи ему предъявил номерок молодой человек, сказав, что забыл в кармане куртки сигареты. Гардеробщик подал ему куртку, и молодой человек тут же вернул ее обратно. Что, можно подумать?
— Можно подумать, — согласилась я. — Танцевать, пусть даже со складным ножом в кармане, неудобно, да и незачем. Поэтому нож могли взять из куртки, когда он понадобился.
— К сожалению, личность молодого человека гардеробщик не запомнил, а куртка была как куртка, темная, поролоновая. Вот только вешалка на его куртке была привинчена маленькими болтиками, для крепости, — эту особенность одежды гардеробщик, профессионально, что ли, заметил. Ребят, которые подняли Севина, расспрашивали уже в милиции и порознь, и вместе, и в правдивости их показаний сомнений не возникало. Студенты, неделю тому назад вернулись с практики из села. В вестибюле они тоже никого не видели, но одну существенную деталь все же сообщили. Когда они спускались вниз, на лестнице их остановила девушка. Или она спускалась тоже, или поднималась — этого они не могли решить, но она остановила их и попросила закурить. Показалась им чуточку пьяной, долго и неловко разминала сигарету, порвала ее, извинилась, попросила вторую, долго прикуривала. И вот, после того что они увидели в туалете и услышали в милиции, у них появилось подозрение, что она просто старалась их На лестнице задержать. А если так, то она знала, что происходит в туалетной комнате, дала возможность кому-то свести счеты с Севиным, а потом спрятаться в углу за шторой и, когда Сазонов вошел в туалет, подняться наверх. К сожалению, про девушку они вспомнили уже после расспросов в милиции, просто до этого не могли связать эту встречу с тем, что произошло. Одета девушка, по их словам, была не то в голубое, не то в зеленое платье — здесь у них единого мнения не было, но лицо ее они запомнили хорошо. Когда работники милиции вместе с ними вернулись в кафе, то было уже поздно. Среди немногих одевающихся посетителей девушки не нашли… Этим пока все и закончилось… Вот такая неприятная история. Конечно, и парня жалко, это само собой, да и на нашей репутации пятно — не сумели свидетеля уберечь. — Борис Борисович глянул на часы. — Что-то задерживается наше начальство, это на него не похоже… Ага, вот и он звонит.
И Борис Борисович пошел открывать дверь.
3
Полковник Приходько хмуро кивнул мне, устроился за столом. Извинился за опоздание.
— Машина подвела. Выехали из Ордынки и встали прямо на шоссе. Я своему шоферу выговор закатил — у милиции машина на полпути останавливаться никак не должна, понятно, кажется. Спасибо автоинспекторам — подвезли… А вам от Максима Крылова привет. Точно не помню, но думаю, что передавал.
— Спасибо! — только и оставалось ответить мне.
Спросить, зачем мое начальство каталось за сто километров в Ордынку и встречалось там с Максимом, не позволяла субординация, и, хотя полковник держался со мной просто, я старалась ее соблюдать. Но я подумала, что мне и так это расскажут. И даже подумала, что это может иметь какое-то отношение ко мне.
Как обычно, Борис Борисович принес нам по стакану крепкого, со вкусом заваренного, чаю. Полковник выпил один стакан, отказался от второго, что, как я уже знала, было признаком его плохого настроения.
— Про девушку, конечно, рассказал? — спросил он Бориса Борисовича.
— Рассказал.
— И про мальчика?
— И про мальчика рассказал. А что, не нужно было?
— Почему не нужно — мне меньше говорить придется. До сих пор не пойму, как это ты догадываешься, что тебе нужно рассказать, а что нет?
Полковник отодвинул стакан, положил локти на стол.
— Вот так! — насупился он. — Прохлопали мальчика, детективы!
Он произнес это таким тоном, что даже я, не имеющая к этой истории никакого отношения, почувствовала какую-то долю вины. Корпоративное мышление, сказал бы Максим.
— Всего не учтешь, согласен, — продолжал полковник, — и рисковать нам зачастую приходится. Так это нам, наш риск — он по уставу положен. А если случилось, что мы человека, который нам помочь хотел, от ножа уберечь не могли — тут уж никакие оправдания в зачет не идут. Никонову попало, конечно, а
