умеют метать топоры, но отнесся к этому несерьезно. Человек постарше, скорее всего, предусмотрел бы подобное. А может быть, и нет – не важно. Важным было то, что курсанта вынесло из седла, как перышко, и сообразил он, что произошло, только когда стал изображать гордого птаха лебедя. В смысле, когда оказался задницей в холодной воде, точнее, в липкой грязи, которой на дороге было предостаточно.
Сейчас на Петре были и комбез, и куртка, но удар, достаточно сильный, чтобы выбить не такого уж и маленького, скорее, даже очень не маленького человека из седла, отозвался болью в совсем недавно отбитой груди. Дыхание перехватило, однако рефлексы взяли свое – даже не вставая, курсант рванул из кобуры бластер и вскинул его, видя перед собой только приближающиеся наглые хари лесорубов.
Ш-ших-х… Первого из оборванцев отбрасывает назад. Ш-ших-х… Второй взрывается, как будто проглотил гранату без чеки. Ш-ших-х… Третий, видимо сообразивший, что дело пошло не так, поднимает руку с топором, и эту руку буквально отрывает от плеча, и она летит прочь, так и не разжав пальцев. Ш- ших-х… И ее хозяин исчезает в ослепительной вспышке. Ш-ших-х… Главарь, бросившийся наутек, еще бежит, но головы на его плечах уже нет. И… Вот в принципе и все, бой окончен.
Стараясь не обращать внимания на разрывающую внутренности боль, Петр встал и подошел к тому разбойнику, в которого попал первым. Тот по виду был почти целый, однако, когда курсант ногой перевернул его на живот, стало понятно, что выжить он не мог ни при каких обстоятельствах – крохотный шарик плазмы, проделав маленькую и, казалось бы, неопасную дыру в груди, вышел из спины через отверстие сантиметров пятнадцати в диаметре, вырвав ребра и позвоночник и превратив всю спину в прожаренное месиво. Глядя на него, Петр не чувствовал ни жалости, ни какого-либо эстетического неприятия – только легкую брезгливость. Вышли дураки на большую дорогу, вот и получили свое, а могли бы жить… Воистину, каждый кузнец своего счастья и каждый сам выбирает свою судьбу.
Сзади зачавкали по грязи копыта. Петр обернулся – ну да, так и есть, Настя, бледная, но на удивление спокойная, подъехала, ведя в поводу его лошадей. Петр кивнул благодарно и направился к ним.
– Всех?
– Да.
– Сам как?
– Да нормально… – Петр закашлялся, во рту вдруг стало солоновато и противно. Он сплюнул в сторону, украдкой посмотрел. Плевок был красным.
Очевидно, это не осталось незамеченным – девушка ловко спрыгнула с лошади, как обычно (и как у нее это получается?) ухитрившись не испачкаться, подскочила к нему:
– Ехать сможешь?
– Да смогу, смогу. Вот ведь черт, как я мог так подставиться?
На лошадь Петр сумел залезть только с помощью Насти – руки стали как будто ватными, и в груди болело ненамного меньше, чем неделю назад. Хорошо хоть, на сей раз после укола обезболивающего боль отошла очень быстро и хотя через несколько часов и вернулась, но была тупой, ноющей, но не заставляющей терять сознание, как в прошлый раз. Однако приятного все равно было мало и, когда он слезал с коня у следующего постоялого двора (кстати, расположены они были очень удобно, в дневном переходе друг от друга), то лишь усилием воли смог сдержаться и не высказать все, что думает про эту жизнь в целом и эту планету в частности. Сдержался, если честно, только потому, что рядом была дама, а слова на языке оставались исключительно нецензурные.
На этом постоялом дворе кормили отвратительно, хотя, возможно, дело было не в качестве еды, а в состоянии самого Петра. Было ему хреново, иначе и не скажешь – похоже, что капризная девка Фортуна решила показать ему свои вторые девяносто, и занималась этим весьма энергично. Жизнь – она ведь как зебра: полоса белая, полоса черная, полоса белая, полоса черная, а в конце в любом случае задница. Сейчас курсант чувствовал, что оказался как раз в этой самой части тела, и на то у него были все основания.
А Настя, кстати, ела с удовольствием – очевидно, не так и плохо здесь готовили. Петр через силу запихал в себя содержимое тарелки и мрачно осмотрел зал. Заведение это было явно старше двух предыдущих – поменьше, потолок и балки закопченные, все говорило о почтенном возрасте. Освещение было тусклым, но людей, собравшихся за столами, это не смущало. Народу тут, кстати, было много, заметно больше, чем на предыдущих постоялых дворах. Ну, это и неудивительно – и село здесь большое и зажиточное, и до города всего день езды. Дворянами тоже никого было не удивить, поэтому совсем уж свободного столика им не досталось – сидела там уже какая-то пьяная личность. Пока они ждали заказа, личность эта опрокинула в себя еще стопку и остановила сальный взгляд на девушке, мгновенно оценила пропорции фигуры (ничего выдающегося, надо сказать, однако нормальный вышесредний уровень) и изъявила желание познакомиться. Настя брезгливо поморщилась, а когда источающий запах смеси перегара и свежака пьянчужка не понял намека и повторил попытку, Петр молча сунул ему под нос кулак размером с небольшую дыньку. Тот икнул, трезвея на глазах, быстренько отодвинулся, а пару минут спустя и вовсе свалил, предпочтя не связываться со столь невоспитанными соседями. Он к ним, как говорится, со всей душой, а они его за это прибить готовы, нехорошо!
Петр к исчезновению несостоявшегося собутыльника отнесся абсолютно безразлично – его сейчас занимали совсем другие мысли. Зацепила его сегодня одна несообразность, но пока они ехали, было как-то не до нее, а теперь он более или менее пришел в себя и поневоле вернулся к обдумыванию ситуации. Впрочем, прояснять обстоятельства, когда вокруг море чужих ушей, не хотелось, а потому разговор состоялся вечером.
Настя уже собиралась ложиться, когда раздался осторожный стук в дверь, а затем голос Петра поинтересовался, не помешает ли он, если войдет. Нет, не помешает – девушка отодвинула щеколду и отошла, пропуская неожиданного гостя. Петр вошел, кивнул благодарно, но садиться не стал – оперся о косяк, с интересом посмотрел на девушку и спросил:
– Слушай, Настен, а где ты видела раньше, как стреляют из бластера?
– Нигде.
– Прости, но врешь. Ты бластером с самого начала не заинтересовалась, даже не спросила, что за тяжесть я с собой таскаю, даже, как называется, не спросила – а ведь женщины существа любопытные. И ты, кстати, не исключение. Вывод – ты знала, что это такое. Ты не испугалась, когда я стал стрелять – значит, была готова к такому повороту событий и представляла возможности этого оружия. Найдешь логические нестыковки или как?
– Или как. Я не видела раньше бластеров, только один раз, когда великий князь проводил в столичном университете выставку раритетов из своей коллекции. Там был один, неработающий.
– Не свисти. Имперские бластеры заметно отличались от этого. Профессионал, конечно, быстро поймет, что разница только во внешнем виде, но ты человек мирный.
– Уверен? – ехидно прищурилась Настя.
– Абсолютно, – серьезно ответил курсант. – У тебя совсем другая моторика движений, иная манера одеваться, иное построение фраз… Все иное, в общем. Да и потом, если ты видела только неработающий образец, почему тебя не удивила стрельба? Темнишь ты что-то.
– Ты тоже. Ладно, видела я бластеры, видела. У нескольких влиятельных семей в княжестве есть такие. У великого князя, по слухам, тоже, а мне показал один… Ну, в общем, один сынок богатого папы пытался за мной ухаживать и решил прихвастнуть, спер у отца игрушку. Его бластер был поменьше твоего и бил не так сильно, но очень похож был.
– А когда они появились?
– Не знаю, еще до моего рождения. Слухи ходят разные, конечно, но лет за двадцать.
– А тебе сколько?
– Двенадцать.
Так, соображал Петр. Двенадцать местных лет – это чуть больше восемнадцати земных. Экспедиция была на планете пятьдесят земных лет назад. Для контрабандистов эта планета интереса не представляет абсолютно, да и знали бы о них многие… И следы их влияния были бы видны – уж они-то парой бластеров не ограничились бы. Скорее всего, исследователи просто толкнули налево ящик-другой охотничьих бластеров – абсолютно незаконный, но очень распространенный бизнес. Продавать на отсталые планеты что-нибудь вроде стеклянных бус и получить за это, например, алмазы – очень хочется, и начальство традиционно смотрит на подобное сквозь пальцы. Приварок к зарплате нужен всем и всегда. Теперь
