обязательно живым. Я не дам вам умереть. Вас арестуют и будут судить.
Губа болела, но платок мешал говорить и Зина убрала его.
– Вас будут судить. Как шпиона и диверсанта. Преступление ваше велико, и наказание должно быть тяжелым... – она помолчала, разглядывая темные пятна на платке. – Но я буду просить, и я думаю... я уверена, что со мной согласятся и сохранят вам жизнь... Вы останетесь жить. И вы будете жить. Вы будете жить и смотреть вокруг... И рано или поздно вы убедитесь – слышите, Липатов, я могу поручиться чем угодно! – рано или поздно вы убедитесь: все, что вам говорили про нас -ложь! Вы заблудились в жизни... Но вы смелы, и у вас хватит мужества в этом признаться. И тогда вам незачем будет ненавидеть ни нас, ни нашу страну.
Липатов молчал: Зина приподнялась на колени и сунула платок в карман.
– Я оставляю вам право не соглашаться со мной. Но в поселок привезу. И вы знаете, что я сумею это сделать! Как видите, я вас тоже ставлю перед необходимостью. У вас нет другого выхода, как согласиться... Я считаю вас не способным на мелкие пакости и ослаблю немного веревки, чтобы не затекали руки.
Зина передвинула веревку выше, к локтям. Липатов не пошевелился, Руки его были безвольные и податливые.
Она заглянула ему в лицо.
Две скупые слезинки стыли в уголках его глаз.
В сумке Зины были водоупорные спички. Она развела костер, чтобы отогнать от Липатова комаров, и отправилась в лес.
Она понимала, что должна торопиться. Сейчас ее окружал не гостеприимный лес провала, густо заселенный птицей и зверьем, а глухая, враждебная тайга. Пищи не было. Не было и оружия – один нож. И пока она не ослабла от голода, нужно успеть сделать плот. Течение в реке быстрое, и за сутки она сможет добраться до поселка.
Правда, на пути по реке есть пороги... но об этом пока не хотелось думать.
На счастье Зины, в лесу оказалось много поваленных ветром деревьев. Она отбирала лежавшие ближе к берегу, обрубала ножом сучья, сталкивала бревна в воду и привязывала веревкой, чтобы не уплыли.
Эта работа показалась бы достаточно тяжелой, даже не будь Зина утомлена последними приключениями. Но ощущение близости дома – подумать, всего сутки пути – прибавляло ей силы.
Во время работы она несколько раз прибегала на полянку проведать Липатова. Он лежал спокойно, даже очень спокойно. Тревожась, Зина потрогала его щеку. Он вздрогнул и отвернулся.
К вечеру шесть нетолстых бревешек уже плавали у берега. Они оказались разной длины, но это не имело значения.
Зина связала их вместе веревкой, переплела березовыми прутьями, и плот был готов. Плыть ночью Зина не рискнула и решила переночевать тут же на берегу, где меньше донимали комары.
Она перетащила сюда связанного Липатова. Он не сопротивлялся. Даже не открыл глаз.
Укладывая его возле костра и старательно подсовывая ему под голову охапку мягкого кедрового лапника, Зина заметила на его лице что-то похожее на угрюмую усмешку. Это ей не понравилось, ночью она почти не спала, беспокойно следя за своим пленником.
Под утро сон все же одолел, и забывшись часа на два, она проснулась испуганная – не случилось ли чего за это время.
Липатов лежал по ту сторону костра. Он не спал. Зина встретила его взгляд.
Ей показалось, что он давно уже смотрит на нее.
Как ни короток был отдых, Зина почувствовала себя бодрой и готовой пуститься в путь.
Она застелила плот толстым слоем кедровых веток и уложила на них Липатова. Он не протестовал.
Течение подхватило плот и понесло его со скоростью моторной лодки. Теперь каждая истекшая секунда, каждый пройденный метр пути приближали Зину к поселку, к дому, к родным. И хотя в желудке противно посасывало от голода, будь она одна, сейчас обязательно запела бы что-нибудь веселое, походное, что когда-то пела в пионерских походах. Но перед ней на плоту лежал связанный Липатов, и на душе его было совсем иное...
Зина довольно уверенно вела свое судно, работе шестом можно было научиться за четверо суток подземного похода, а маленький плот сидел в воде неглубоко и свободно проходил перекаты, не задевая дна. Правда, кое-где сильно качало, и сердитые волны захлестывали поверх бревен, но это не вызывало у Зины ни испуга, ни особенного беспокойства. Это была уже не та Зина – неопытная, всего боящаяся девчонка, которая когда-то плыла на лодке по этой реке. Упираясь ногами в шевелящиеся бревна, она уверенно наваливалась на шест, и плот счастливо проскакивал мимо камней.
Так шел час за часом.
К середине дня миновали то место, где год назад они с дядей и Семеном останавливались на ночлег. На большом валуне еще сохранилась копоть – возле него разводили костер. Здесь она накормила дядю Диму картошкой с песком.
...Порог Зина заметила поздно.
В реку вдавался скалистый бом. Чтобы миновать его, пришлось вывести плот почти на середину реки. И сразу же, совсем близко, показалась черная зубчатая гряда.
Тщетно Зина пыталась протолкнуть плот к берегу.
Мощная струя, отраженная утесом, несла его в самую теснину порога. Было ясно, что миновать его уже нельзя.
Держа шест наготове, Зина приготовилась к встрече. От первого же удара лопнула носовая связка.
Липатова на плоту удержали только веревки. Зина от толчка упала на колени, шест выбило у нее из рук.
Бревна разошлись веером. Она видела, что плот через секунду развалится и если ей удастся выбраться на берег, то связанный Липатов утонет обязательно.
Выдернув нож, Зина в несколько ударов разрубила веревки на его ногах и руках.
– Спасайтесь! – крикнула она. – Плывите к правому берегу.
Плот опять ударило о камень, Зина провалилась между бревен. От боли в ноге она вскрикнула и успела увидеть, как Липатов тут же обернулся на ее отчаянный крик...
Терпкий, раздражающий запах походил на горьковатый аромат полыни. Но тем не менее это была не полынь, а что-то другое. Зине захотелось узнать, откуда исходит такой необычный, и вместе с тем такой знакомый запах, вызывающий горечь во рту.
Она с усилием подняла ресницы.
От сверкающей белизны стало больно глазам. Зина вновь закрыла их, но уже догадалась, что лежит в комнате, где стены выкрашены белой масляной краской.
Очевидно, это больничная палата. Тогда стал понятен и запах.
Это пахло йодом.
Здесь мысли ее начали путаться, как будто она много часов подряд усиленно думала.
Потом она услышала знакомый голос. И, вновь приоткрыв глаза, разглядела дядю Диму. Она видела его смутно сквозь ресницы – у нее не хватало силы поднять тяжелые веки.
– Дядя Дима! – позвала она.
Но дядя почему-то не услышал. Тогда Зина постаралась крикнуть громко, у нее даже заболело в груди от усилия и глаза заволокло слезами.
– Дядя Дима!
– Шевелит губами! – услышала она радостное восклицание. – Кажется, хочет что-то сказать.
– Возможно, – сказал спокойный, уверенный голос. – Пора бы начать говорить. Третий день лежит без сознания.
Кто-то коснулся ее левой руки. Зина ощутила холод в предплечий, запах спирта и легкий укол. От неожиданности она вздрогнула.