— Мне жаль, что все произошло без моего непосредственного участия. Будь я более сообразителен, это могло произойти года на два раньше, и государство наше от этого только бы выиграло. Вы думаете, почему я ушел на пенсию, хотя меня и просили остаться?
Разумеется, я этого не знала.
— Я работал в Торге со дня его основания. Хорошо был знаком с Аллаховой, еще до того, как она стала заведующей Главным складом. Я был членом комиссии, которая проверяла ее работу и отчетность ровно два года тому назад.
— После статьи Максима Крылова?
— Да, после его газетной статьи, где он высказал свои подозрения в адрес работников Торга. Сейчас я готов снять перед ним шляпу и просить извинения, если только это могло бы что-то исправить. Но тогда я тоже не поверил ему. У Крылова не было точных фактов, он не знал бухгалтерии, но куда лучше меня разбирался в человеческих характерах. Я оперировал только цифрами — рублями и копейками, верил только цифрам и не видел за ними живых людей. Крылов мыслил другими категориями, поэтому сделал верные выводы там, где я не замечал ничего преступного. Единственное мое оправдание — я был рядовым членом комиссии. Дирижером нашего бездарного оркестра был Георгий Ефимович Башков. Я провел свою партию так, как он этого хотел. Ревизор, который позволяет водить себя за нос,— уже не ревизор. Когда я это понял, я потерял веру в себя, понял, что мне уже нет места в контрольном аппарате Торга.
— Ревизоры и сейчас ничего не могут найти.
— Возможно, что и не найдут. Георгий Ефимович ушел на пенсию еще до проверки, еще до статьи. Если не принимать во внимание его моральные понятия — это был весьма способный бухгалтер, знал свое дело и, конечно, успел замести все следы. Но два года тому назад обнаружить кое-что было бы еще можно. Я мог поймать Аллахову на внезапной ревизии. И я ее провел. Только предварительно согласовав с замдиректора Королёвым. А когда задержали и Королёва, я понял. Ревизия, о которой предупредили, обычно не находит ничего. Мне нужно было догадаться, вместе с Крыловым, обо всем этом раньше. Я не сумел. Моя недогадливость обошлась государству в лишнюю сотню тысяч рублей. Это слишком большая зарплата главному ревизору… И я ушел. Лечу к сыну, в Оренбург. Нянчить внуков. Это будет полезнее для меня и дешевле для государства. А работники полковника Приходько тем временем будут исправлять мою ошибку…
Здесь он совсем закрыл глаза и замолчал, всем своим видом показывая, что не имеет желания продолжать этот неприятный для него разговор. Мне хотелось, чтобы он еще что-нибудь мне рассказал, но быть навязчивой я тоже не могла.
В Оренбурге, когда самолет пошел на посадку, Бабаянц, не глядя, уверенно и быстро застегнул ремни. Когда мы сели, а я хотела встать, чтобы выпустить его, он вдруг положил на мой локоть тяжелую ладонь:
— Вы отдыхать едете в Сочи, не так ли?
— Отдыхать,— согласилась я.
— Конечно!— улыбнулся он одними глазами.— Зачем еще едут в Сочи?… Кстати, там сейчас живет первый муж Светланы Павловны — Владислав Витальевич Щуркин. Когда он работал у нас в Торге, я частенько проводил ревизии и у него. Даже чаще, чем обычно. Он был такой аккуратный в делах, а я ему почему-то не доверял. Но у него всегда все сходилось, копейка в копейку. Он развелся со Светланой Павловной, и все в Торге очень удивились этому. Я тоже… удивился. А потом Владислав Витальевич уехал в Сочи. Там, говорят, можно жить весело и привольно, особенно, если у тебя есть деньги. Да, если есть деньги…
Я проводила глазами его грузную фигуру, спускающуюся по самолетному трапу, и подумала, что старший ревизор Бабаянц слишком рано сдал свою трудовую книжку. У него не было уверенности, что я работник полковника Приходько, но я могла им оказаться, и он окольным намеком, не вызывая необоснованных подозрений, давал мне понять, что там, куда я еду, можно поискать деньги Аллаховой.
2
В Адлере было тепло.
Перекинув на руку куртку, помахивая своим «модерновым» чемоданчиком, я вышла на привокзальную площадь. К сочинскому автобусу, стукаясь и цепляясь чемоданами, спешили пассажиры. Женщины попутно прихорашивались, поправляли прически, мужчины приглядывались к соседкам,— новые встречи, знакомства. Курорт…
Я осмотрелась и пошла в сторону стоянки такси, возле которых тоже собирались пассажиры, выясняющие «кому куда?» Все такси были стандартного светлого цвета, а одна черная машина, но тоже с «шашечками», стояла в сторонке с погашенным зеленым фонариком. Водитель, открыв дверку, благожелательно поглядывал на пассажиров и коротко вежливо отвечал: «заказан».
Я прошла мимо, но вдруг он окликнул меня:
— Вам в Сочи, девушка?
Мне не очень понравилась избирательность его внимания. Я молча покосилась на него. Он был молод и улыбнулся мне мило и просто, и я решила простить ему эту «девушку».
Две женщины с тяжеленными чемоданами заспешили было к нему, но он опять сказал:
— Извините, гражданочки, заказан!
Он подождал, когда они отошли, и сказал тихо:
— Садитесь, Евгения Сергеевна!
Он взял у меня чемоданчик, положил его на заднее сиденье, открыл дверку. Я села рядом с ним. Вырулив на шоссе, он повернулся ко мне и представился: — Лейтенант Ковалев!
— Как вы меня узнали?
— Словесный портрет. И чемоданчик, опять же.
— И чемоданчик?
— А как же, очень заметный чемоданчик. Я его раньше, чем вас, разглядел.
Я догадывалась, разумеется, что меня будут встречать, но, признаться, ожидала чего-то другого, более оригинального, что ли, нежели этот достаточно потертый «таксомоторный» вариант. Однако вскоре я решила, что нечего было в этом случае тратить порох на какие-то сюжетные новинки, вроде: «у вас продается славянский шкаф с шишечками?»
— А куда едем? — спросила я.
— Приказано устроить вас не в гостинице, а на частной квартире.
— Кто приказал?
— Мой начальник, подполковник Григорьев. Там вам будет лучше. Жить будете одна, в отдельной комнате. Место удобное, до моря недалеко и до нас тоже недалеко,— улыбнулся он.— Правда, без этих самых удобств. Зато на квартире есть телефон. Если вам нужна будет наша помощь, позвоните. Номер простой, запомните и так. В телефонной книжке его нет, а вам ответят: «Бюро находок слушает!». Вы попросите меня, и я вам или позвоню, или приеду. И все.
— Просто.
— Конечно. И всем удобно.
— А хозяева квартиры — тоже ваши?
— Нет, вот хозяйка у вас будет самая настоящая, частница. Старушка — два рубля в день за отдельную комнату.
— Я, конечно, не об этом. Звонить буду — она услышит.
— А она глухая.
— Совсем глухая?
— Не совсем чтобы… Если погромче кричать — услышит. А так очень удобная старушка, вне подозрений. Сама в прошлом фарцовщицей была. Валютой промышляла. Мы ее давно знали, но не трогали.
