ЖИЗНЬ НИ ДЛЯ ЧЕГО
1
Осталось съездить в Краснодар.
Честно говоря, я побаивалась этой поездки. Понимала, что мне предстоит опять трудный разговор, «игра на чужом поле». На душе становилось тревожно, как, скажем, бывало в школе милиции перед экзаменом у кандидата юридических наук подполковника Петрова. Этот желчный старик был убежден, что работа в милиции — занятие мужское, и поэтому спрашивал девушек с особым пристрастием.
Но дело Башкова нужно было заканчивать.
Я уже не опасалась, что он попытается скрыться. Зная размашистую натуру его, считала, что вряд ли он согласится жить как загнанный волк, озираясь и опасаясь каждого встречного. Но, кто знает, что вдруг может прийти ему в голову.
Словом, откладывать поездку было уже нельзя.
Я позвонила в «Бюро находок».
— Сколько? — спросила я Ковалева.
Он сразу понял.
— Восемьдесят тысяч рублей нашими и в иностранной валюте на семнадцать тысяч долларов.
— Только-то?
— Да, всего-навсего. Моя зарплата до самой пенсии, не более того. Что собираетесь делать?
— Ехать нужно к моему бухгалтеру.
— Может быть, вас отвезти?
— Не нужно. Доберусь автобусом.
— Не торопитесь — вижу?
— Как вам сказать… Пока время терпит.
— Подполковник Григорьев хотел бы вас видеть…
— Он у себя?
— Был у себя.
— Тогда немедленно иду к вам.
Ковалев встретил меня у дверей.
Видимо, о моем приходе уже знали и поглядывали на меня с любопытством.
Начальник Ковалева был худощав и быстроглаз. Ему было за пятьдесят, благородная седина уже как следует высеребрила когда-то темные волосы, подстриженные коротким ежиком.
Он вышел из-за стола мне навстречу.
— Смотри, каких полковник Приходько сотрудников себе набирает. У него еще такие есть?
— Не знаю, товарищ подполковник. Я у него недавно. Пока знакома только с его помощником.
— Это оруженосец-то его, Борис Борисович?
— Да, товарищ подполковник.
— А что вы все: «товарищ подполковник, товарищ подполковник!» Это ваш начальник к такой строгой субординации вас приучил?
— Нет, это еще со школы.
— Ах, со школы… Ну, школа — школой, а у меня от этой субординации иногда в ушах звенит. Да вы садитесь, садитесь! И не обращайте внимания, если я по комнате бегать буду. Привычка, знаете, такая, говорить и думать на ходу. Не пробовали?
— Нет, не пробовала.
— Ну, вы еще очень молоды. А мне, старику, для согревания извилин часто побегать хочется.
Стилем разговора Григорьев чем-то напомнил мне моего начальника. Может быть, сказывалось в этом отношение ко мне, молодой женщине, работающей в обстановке и условиях, которые они оба никак не могли признать подходящими для меня.
— Нравится вам у Приходько?
— Нравится.
— Вот-вот, знаю, что нравится. Он на всякие выдумки мастер. И всегда таинственность ценил. Как граф Монте-Кристо. Поэтому молодежь у него работать любит. Романтику в работе он умеет находить. Ведь наша служба, если по правде, только в кино занятная. А на самом деле от одних бумажек угореть можно. Пишешь их, пишешь. Протоколы, донесения, акты-отчеты… Правда, ведь?
— И такое, конечно, есть…,
— Тут мне Приходько по телефону про ваши успехи рассказывал. Что ж, победителей и сейчас не судят. Наше начальство тоже такого правила придерживается. Рисковал, получилось — ладно. Не получилось — пеняй на себя. Не так ли?
Подполковник Григорьев пробежался по диагонали кабинета, стремительно повернулся в углу.
— Вот и с Эмилией Щуркиной. Рисковали мы с вами? Рисковали. Конечно, да еще как. Полной-то уверенности не было ни у вас, ни у меня. Если бы деньги не нашли, так нам бы шею намылили. А что было делать? Не моторы ремонтируем, людей исследуем. В уголовном розыске, я считаю, проще. А наш хапуга — он такой скрытный да хитрый, с ним ухо надо востро держать, ворон считать некогда. Нет, с Эмилией Щуркиной — это вы молодец! Даже прокурор поинтересовался, как это нам удалось, это он после, когда все определилось, такой добрый стал. Я ему объясняю: к нам специальный инспектор прибыл из Новосибирска, на интуиции работает… Прокурор просил передать вам его «спасибо». Вот, передаю, с удовольствием.
Я не знала, как и что здесь ответить, и промолчала.
— Значит, едете к своему «подшефному», в Краснодар?
— Еду. Нужно.
— Нужно… А не объясните мне, чего вы вздумали с ним в кошки-мышки играть. Краснодарское отделение уведомить. Цап-царап — и делу конец.
Пришлось рассказать кое-какие подробности. Подполковник Григорьев даже перестал бегать из угла в угол, он остановился возле стола, поглядывая на меня как-то сбоку.
— Вон какие у вас, оказывается, романы с продолжениями… Ну и ну! Если бы я вас не знал, то подумал, что мне басню рассказываете. Значит, это ваше изобретение, можно сказать, а полковник его поддержал. Да он сам-то верит, что Башков поумнеет бегаючи?
Я сказала, что не очень верит.
— Как же он решил его из своих рук выпустить?
— Нужно было узнать, к кому он полетел. Ведь это он, Башков, вывел меня на Щуркина. Правда, я к Щуркину и ехала, но их встреча прибавила мне уверенности, что мы на правильном пути.
— Так-то оно так… А вдруг ваш бухгалтер здесь бы сбежал?
— Полковник на вас надеялся.
— Надеялся… Это хорошо, что он на товарища надеялся. Приятно услышать, конечно… Но ведь в нашем деле на товарища надейся, но и сам не плошай! Я, признаюсь, снял бы прямо с самолета. Конечно, надежды мало, что Башков начал бы рассказывать. Зато на душе спокойнее, здесь он, под руками, искать не нужно… Кто знает, может, вы и правы. Человек — это не таблица умножения. Всего не рассчитаешь. А ваш Приходько смелый. И на психологии он любит поиграть. Чего греха таить — кто бы из нас, начальников, на такое согласился. Раз подозреваемый, да еще из-под стражи сбежал,— хватай и не пущай! А всякие психологические, так сказать, опыты — в этом, мол, пусть суд разбирается. И начальству важно, когда ты дело закончишь и в суд сдашь. Ну и торопишься, естественно. А вот Приходько любит к подследственному приглядеться. И своих следователей этому учит. Вы знаете, сколько ему благодарных писем приходит из колоний, от осужденных, он вам не говорил?… Вот скромничает. Я сам читал: «…вы первый во мне человека увидели, спасибо вам…» Многим из нас так напишут?… А Приходько — пишут… Вот это, по-моему, в нашей работе очень важно. И вы тоже так думаете, я знаю. Пока так думаете. Как лет через двадцать думать
