Так что, скорее всего, последним боем руководил некто третий. Неизвестный капитан. Безвестный герой последнего боя 33-й армии. Он, так же как и капитан Тушин из «Войны и мира», честно и добросовестно исполнял свой долг, держась воинского устава, офицерской чести и человеческого долга. Бой был долгим, упорным. Немцы, не находя возможности приблизиться к окруженным, подтянули минометы и начали обстрел сосняка. Мины сделали свое дело. И вскоре цепь автоматчиков прошла по сосняку уже беспрепятственно. Автоматчики добивали уцелевших и раненых.
Из донесения штаба 4-й полевой армии вермахта: «Несколько безуспешных атак на участке Павлово. Огонь артиллерии (400 залпов) по северному участку 98 ад. С 14 по 16 апреля из состава 33-й русской армии было уничтожено 800 чел. И взято в плен 300 человек, в том числе 25 офицеров и 1 комиссар…»[120]
Сам командарм, находясь в середине кольца, прислушиваясь к звукам боя, конечно же понимал, что это – конец. Силы покидали его. Сказывалась тяжесть полученного ранения, потеря крови, общая усталость. Он понимал, что может наступить такая минута, когда он окажется в состоянии полной физической немощи и уже не сможет владеть собой. Нужно было успеть распорядиться последним, на что имеет право каждый офицер. Это он усвоил давно, еще в самом начале своей военной карьеры, в Русской Армии.
Левая рука, которая была, вернее, правой и которая никогда прежде его не подводила, теперь беспомощно висела на перевязи. Правой, еще послушной, он достал из кобуры пистолет и приложил его холодный ствол к виску…
Глава 19
Гибель генерала Ефремова. Несколько версий
Как мною уже замечено, существует несколько версий гибели командарма Ефремова. Некоторые из них носят характерные черты легенд. И это не только от недостатка достоверной информации. Хотя и это, несомненно, стало одной из причин того, что версии гибели генерала Ефремова настолько многочисленны и противоречивы. Но главная причина появления легенд в том, что народ склонен к созданию мифов. Народу нужен был свой герой. И народ его творил. Из того подручного материала, которым владел от первоначальных времен, – памяти и слова.
Из книги военного историка полковника В. М. Мельникова «Трагедия и бессмертие 33-й армии»:
«Проведя весь день в лесу северо-западнее Новой Михайловки, группа с наступлением ночи продолжила движение, обходя деревню с севера на юг лесом. Всю ночь она медленно продвигалась в избранном направлении, выйдя утром в район примерно в 2–2,5 км севернее Горнева. Было принято решение отдохнуть здесь до вечера, а с наступлением темноты продолжить движение.
Однако враг обнаружил местонахождение группы командарма, которая вынуждена была принять бой. Преследуемая немцами, она с боем продолжила свой путь в направлении Горнева. Здесь в лесу, восточнее деревни группа приняла свой последний бой. В ходе ожесточенного боя с врагом, окружившим группу с трех сторон, генерал-лей тенант М. Г. Ефремов получил тяжелое ранение и, уже потеряв возможность двигаться и активно сопротивляться врагу, но не желая даваться в плен, выстрелил себе в правый висок из своего пистолета. Это произошло во второй половине дня 18 апреля 1942 года».
И историк В. М. Мельников, и другие исследователи истории гибели 33-й армии, в том числе и преподаватель Кондровского педагогического училища А. Н. Краснов, выяснили, что рядом с командармом в момент его гибели было несколько человек. Трое из них выжили. Медсестра одного из госпиталей Елена Дмитриевна Снегирева, еще одна девушка, имя которой неизвестно, и Анатолий Николаевич Сизов[121], Толя Сизов, которому в то время было всего 15 лет и которого взяли с собой проводником, потому что он хорошо знал здешние леса, но знаниями которого генерал Ефремов так и не воспользовался. Его воспоминания отчасти дополняют предыдущую главу, а потому я привожу их в наиболее полном виде.
Из воспоминаний А. Н. Сизова, записанных другим исследователем истории погибшей армии майором С. Д. Митягиным:
«В феврале месяце дан был приказ выйти из леса и присоединиться к 33-й армии всем, кто находился в лесу. Наш отряд – 20 человек. Вася Танькин командовал. Вышли из леса на оборону села Рупасово. Там была школа, церковь, и там мы держали оборону.
3 марта 1942 года немцы начали наступление на Рупасово и отрезали нас. Мой отец погиб. Отряд собрался идти на прорыв через Старую Луку с одной из окруженных частей 160-й стрелковой дивизии. Мы пошли в сторону Беляево, Быково и пробились к своим. Там я попал на кухню. В этом доме стоял особый отдел. Это было в Шпырево. Я туда попал из 160-й дивизии. Нас было двое: Сашка Кузнецов и я[122].
Под вечер с 13 на 14 апреля уходили под горочку в лес на санях вместе с поваром. В лесу завязался бой, и там ранило моего товарища Сашку. Я его здесь и потерял, потому что в этом лесу мы все обозы побросали. Пошли в Шумихинские леса под Ключик. Вышли с левой стороны по ходу. Были бои через большак, когда проходили дорогу Климов Завод – совхоз «Кобелево». Это тракт. В ночь двинулись к Угре.
Угру форсировать не пришлось, много народу потопило. Там стреляло два пулемета трассирующими пулями, били из деревни Костюково. В Покровке немцев не было.
Помню, на склоне было совещание. Пошли в обратную сторону через Антипов овраг. Здесь, откуда ни возьмись, немцы. Там была дорога из Большого Виселева на Хохловку. Пулеметов у немцев не было, только автоматчики. Немцы оттуда стреляли, мы перебегали прогал, метров сто.
После Хохловки лесом пошли назад к Ключику. Хотели идти на Новую Михайловку, там была речка. Хотели перейти ее, но там у немцев были вкопаны танки, и они начали стрелять. Мы отступили. Вот здесь и говорили, что утопили рацию. По этому лесу между Ключиком и этой речкой нас сильно обстреливали, даже с деревьев макушки летели. Нам пришлось обратно переходить большак. На этом большаке опять был бой, и мы пошли по этой речушке к Заднему Моху. Перешли эту речушку и там вошли в лес. Стали обходить Новую Михайловку.
В лесу переходили большак севернее обелиска[123].
Возле большака, в лесу, где видно Тарасовку, был сильный бой. А после боя плотину перебежали, как – уж не помню. Где перешли Собжу, не помню. Мы ее только по плотине могли перейти. Когда перескочили Собжу, охраны уже не было. Охрану командующего всю перебили. И вот мы вышли к поляне на краю леса.
Командующий там сел с комиссаром, напротив сели еще три человека. То, что командующий был ранен, я не видел. Когда показались немцы, они шли цепью, командующий застрелился сам. А мы полегли вниз головой. Немцы прошли. Кто был жив, всех расстреляли и ничего с убитых не взяли. Они прошли цепью. Когда они уже скрылись, вижу, остался жив я и одна девушка. Может, кто еще был жив, не знаю.
Я взял у убитого комиссара кусок хлеба, соль, планшет с картой, а у командующего взял маленький пистолет и рядом подобрал еще большой. Мы пошли вслед за немцами к Собже.
Когда подошли к Собже, уже смеркалось. Сели там. Я прислонился к дереву и уснул. Там и переночевали. Как только рассвело, мы спустились по крутому берегу к реке. Там было повалено большое дерево. Мы по нему перешли реку. Возле деревни Тарасовки спустились со склона и пошли через поле. Пошли, и, только к лесу подходить стали, нас обстреляли немцы. В этом лесу мы остановились. Оказалось, в этом лесу стояла немецкая артиллерия. Нам об этом сказала наша группа, которая наткнулась на нас. «Как вы здесь оказались? – говорят. – Здесь же немецкие артиллеристы недалеко от вас». Мы там с 19 по 25 апреля просидели, а 26-го уже в плен попали.
Мы разделились на две группы, поскольку и у них, и у меня была карта. В той группе были одни младшие командиры. Идти одной большой группой было опасно. И когда мы в плен попали, девушку из ихней группы и ту, с которой я шел, оставили немцы в Климовом Заводе при больнице. А нас погнали мимо больницы в Лужки.
Нас загнали в Лужки, и я там был до 7 мая. Потом немцы погнали нас этапом до самого Рославля. Там был концлагерь для военнопленных возле самого Варшавского шоссе. Там есть ров, туда возили по 500 человек в день. А с этого лагеря нас собрал немец помоложе – и на станцию. Угнали в Германию, как
