Уже и офицеры-артиллеристы говорят: «Неужели еще пошлют?» Возле рации собрались все офицеры. Пришел командир нашего полка. Хороший был дядька. Пришел он, посмотрел на солдат. Те охают, ахают. Ну как такое пережить?! Все смотрят на часы. Одно дело, когда мужики гибнут, солдаты. Мы уже как-то привыкли к этому. Война – солдаты и должны гибнуть. Не сегодня завтра любого из нас… А когда женщины гибнут… Тут не всякое сердце это перенесет. Да. И что вы думаете? Прошло двадцать минут – летят. Ох ты ж, мамушки мои! Ну, думаю, что ж теперь-то будет? Им-то какая смерть?
Только они перелетели через нейтральную полосу, слышим, засвистел мессер. На этот раз он от моря залетел. Пристроился в хвост, дал очередь. Загорелась и эта «уточка».
Корректировщики ушли. И наши офицеры ушли. Солдаты тоже разошлись по траншее и улеглись. Но какой там сон? Насмотрелись…
А я себе думаю: пойду-ка все же схожу, пока не рассвело. Вылез из траншеи, пошел. Кукурузное поле. Самолет уже догорал. Девчата лежали неподалеку.
Их выбросило. Лежат без парашютов. Одна в серой шинели – младший лейтенант. У нее при ударе о землю лодыжка лопнула до кости. Или так резануло чем. Я поднял сперва ее. Взял на руки, отнес от самолета. Пока, думаю, прохладно. А то солнце взойдет, трупы разнесет. У другой горели ноги. Тлели. Одета она была в кожаную куртку. На куртке погоны – старший лейтенант. Я затушил ее ноги. Нашел какую-то ветошь, накинул на ноги. Оттащил и ее в сторонку, в кукурузу. Светать стало. А я знал: по утрам начинают свою охоту снайперы – надо было уходить. Но раз, думаю, пришел, заберу документы. Так положено. Документы, награды. Старший лейтенант была награждена двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды и, по-моему, Александра Невского. И медалью «За отвагу». У нее в кармане я нашел носовой платочек. Расстелил на земле тот ее платочек, все в него сложил: ордена, документы, письма. А другая, младший лейтенант, как я уже сказал, в обыкновенной серой шинели. Не в летном. Правда, шинель офицерская. У нее было две Красных Звезды и один орден Отечественной войны.
Положил я их рядом. Как сестер. Наломал кукурузы и прикрыл сверху. Чтобы мухи сильно не лезли и солнцем не так палило.
Пополз назад. Приполз. Навстречу командир взвода: «Ты куда ходил?» Я и говорю: «К самолету». – «Ну? Что там?» – «Принес документы». – «Тебе что командир роты сказал? Попадет тебе, сержант». – «Ну, попадет так попадет». – «С одной стороны, ты, сержант, конечно, правильно поступил. Но с другой…» Прочитал мне взводный свою мораль, посмотрел в глаза и говорит: «Эх, как жалко девчат! Ладно, неси все это в штаб полка».
До штаба полка три километра с лишним. Прихожу. Доложил. Начальник штаба полка майор Кадушкин: «Ты, товарищ сержант, зачем пришел?» – «Я ходил к самолету». Смотрит на меня, ждет, что я дальше скажу. А уже про сбитые ночью самолеты весь полк знает. Наверное, тоже, как и я, всю ночь не спали, переживали. «Вот, – говорю, – принес». И кладу на стол узелок. Он развязал его, смотрит. Перебирает ордена, читает документы, молчит. Вздыхает. Отворачивается. Тут входит комполка полковник Полевик. Посмотрел он на меня, на документы. Сел на лавку. И говорит: «Где летчицы?» – «Там, – говорю, – лежат в поле». – «Не похоронил?» – «Нет, – говорю, – не успел, рассветать стало». – «Иди обратно и похорони их. Об исполнении доложишь».
Пошел я обратно. В траншее взял лопату. Пополз на нейтральную полосу. Вскоре добрался до своих девчат. Сердце мое задрожало. По документам я понял, что младший лейтенант – украинка. А старший лейтенант – русская. Ее звали Галиной. Фамилии их не могу вспомнить.
Земля твердая как камень. Попробовал я ее лопатой. Э, думаю, тут я до вечера провожусь и трупы совсем разнесет. Только я это подумал, над головой прошуршал тяжелый снаряд и упал неподалеку. Подождал я, когда осколки опадут, пополз к воронке. Снаряд упал хорошо. Метрах в пяти от дороги. Дорога – на хутора Русские. Расширил я эту воронку лопатой. А перед этим, когда я только в воронку полез, пуля мне по сапогу так и стеганула. Ага, думаю, снайпер меня засек. Теперь будет караулить.
Ладно. А как же теперь мне сюда девчат перетащить под огнем-то снайпера? Тела уже запахли. У той, у которой нога до кости разошлась, черви уже пошли. А снайпер стреляет – головы не поднять. Нашел я провод. Обвязал этим проводом сперва одну и оттащил ее в воронку. Потом другую. Прикопал. Но полностью могилку закопать не удалось. Это ж надо было подняться, хоть на колени встать. А попробуй поднимись на нейтральной полосе. Снайпер твою голову так и ждет…
Приполз я в свою траншею. Пошел в штаб полка. Указал на карте то место, где их похоронил. И мне приказали закопать могилу как следует. А я туда все равно бы пошел, даже если бы и не приказали. Потому что работу свою я не доделал.
Наступила ночь. Мы по-прежнему стояли в обороне. И я опять пошел к сгоревшему самолету. На этот раз никто мне не мешал. Могилку я сделал хорошую. Обложил холмик камнями. Насобирал камней возле дороги и обложил ими кругом. Чтобы было красиво и приметно.
Утром вернулся в штаб, доложил. И начальник штаба мне вдруг говорит: «Пойдешь туда еще раз». – «А теперь-то зачем?» – спрашиваю. Майор позвал офицера, кого-то из своих помощников, дал ему карту и приказал нанести могилку на карту.
Пошли. Офицер сделал точную привязку. Пометил на карте.
Я часто вспоминаю тот случай. Как хоронил сестричек своих. Как закапывал их. Как снайпера обманывал.
Да, брат ты мой, вот такая история. Когда видишь, как мужиков на войне убивают, – это одно. Я скольких товарищей своих похоронил! А не запомнились вот так, как эти две летчицы. Сердце и сейчас о них дрожит.
И вот не знаю, цела ли теперь их могилка? Ухаживают ли за ней? Не знаю.
– На фронт я прибыл в ноябре 1943 года. 3-й Украинский. 46-я армия генерала Василия Васильевича Глаголева. 4-я гвардейская, бывшая 161-я, стрелковая дивизия. Потом она получила наименование Апостольско-Венской Краснознаменной. Мощная была дивизия. Дрались мы отчаянно.
В памяти всплывает первый бой. Произошло это под Кривым Рогом. Шел 1944 год.
По замыслу Ставки Верховного Главнокомандования войска 3-го и 4-го Украинских фронтов должны были сбить противника с плацдарма на левом берегу Днепра, ликвидировать Никопольско-Криворожский выступ и выровнять линию фронта для дальнейшего наступления. Ведущая роль в этой наступательной операции возлагалась на 8-ю гвардейскую и нашу 46-ю армии. Наступление шло успешно. Мы постоянно продвигались с боями вперед. К середине февраля нас с западного направления неожиданно перебросили на юго-восточное.
Это произошло 17 февраля 1944 года. Я вел кое-какие записи, и поэтому все могу так точно воспроизвести.
Второй стрелковый батальон с рассветом начал марш в направлении к Кривому Рогу. Внезапно подул резкий ветер и пошел снег с дождем. Поддерживающая артиллерия увязла в бездорожье, отстала. К вечеру похолодало, снег повалил хлопьями. Шинели на наших спинах набухли, покрылись ледяной коркой.
Уже к ночи вышли в поле. Я остановил свой взвод у скирды соломы. Стоим ждем приказа, куда двигаться дальше. Вокруг тишина. Выстрелов не слышно. Весь наш переход проходит в какой-то секретно- таинственной атмосфере. Командиры и замполиты молчат. Бывалые солдаты подошли к скирде и начали дергать солому, связывать небольшие снопы, которые можно унести под мышкой. Снег продолжал лепить. Послышались, наконец, хлопки одиночных выстрелов. Солдаты сразу оживились: кажется, вышли к передовой. Слышу, разговаривают: «Скорее бы в окопы. Покурить. Погреться».
Где ж там, думаю, греться? Какая в окопе для этого возможность? Холодная, промокшая, промозглая земля… Тогда я еще не был солдатом и многого не понимал, не знал, не прочувствовал.
Нас, командиров взводов, вызвали к командиру роты.
Мой третий стрелковый взвод получил боевую задачу: выйти на левый фланг первого и занять оборону.
Первый взвод занял готовую траншею на склоне невысокого кургана на свекловичном поле. Траншею до нас тут занимало небольшое подразделение, насколько мне помнится, 105-го стрелкового полка. Те, кого мы меняли, быстро покинули свои окопы и исчезли в темноте в тылу. Их было совсем немного, может, всего взвод. И мы тут же подумали: вот и от нашей роты, может, столько же останется через несколько дней, и тогда настанет время и нас менять.
Первому взводу, как всегда, везло. Готовая траншея – это не одиночные окопы в поле. Правда, дело
