вынесенному из боя, к тебе и относились.
Когда готовились к бою на шоссе, настроение у людей было паршивое. Все из-за того, что он не мог объяснить командирам подразделений и бойцам, где они, где противник, где наш фронт, кто позади, кто впереди. Полное отсутствие какой-либо информации. Задача же была простой и в то же время не вполне ясной: «Держаться».
Однажды, уже перед сумерками, на шоссе появилась легковая машина. Мотовилов издали разглядел ее в бинокль. Ворохнулась надежда: штабная! Так оно и оказалось. Когда патруль остановил легковушку, из нее выскочил злой и испуганный майор и понес такую околесицу, что всем, кто стоял рядом, показалось, что тот не в себе. Мотовилов расстегнул кожаный реглан, чтобы тот увидел его полковничьи петлицы. Может, это, решил он, немного успокоит майора.
– Вы кто? Доложите по форме, товарищ майор, – оборвал он майора, давая тому понять, что здесь пока царят порядок и воинская дисциплина и командует этим порядком он, полковник Мотовилов.
Майор снова понес какой-то бессвязный бред, из которого, однако, можно было понять, что он работник штаба 33-й армии Резервного фронта, что фронта уже не существует, что немцы прорвались повсюду и с минуты на минуту будут здесь. Майор все время оглядывался на машину.
– Откройте дверь, – приказал Мотовилов. – Кто там еще с вами?
Мотовилов заглянул в машину и на заднем сиденье увидел еще двоих пассажиров. Звание одного не разглядел. А на другом, видимо, самом старшем из них, были петлицы комбрига. [5] Комбриг был молод, лет тридцати пяти – сорока. Тщательно выбрит. Глаза смотрели настороженно, но в этой настороженности чувствовалась самоуверенность, готовая в любое мгновение разразиться громами и молниями в адрес любого, кто посмеет задерживать его на дороге хотя бы еще одну минуту.
– Комбриг ранен. Командующему срочно нужна медицинская помощь, – услышал он за спиной уже более внятные слова майора.
Комбриг же напряженно молчал. Лицо его сделалось более спокойным и терпеливым. Вид порядка на дороге, окопы и готовые к бою бойцы, должно быть, вернули тому некоторую долю чувства самообладания.
– У нас есть хороший врач, – предложил Мотовилов и тут же спохватился, вскинул к фуражке руку и доложил: – Сводная группа в составе…
Комбриг с мучительной усталостью закрыл глаза. Доклад командира сводной боевой группы в составе таком-то, занявшей рубеж на таком-то километре дороги Бобруйск – Москва, его не интересовал.
– Ему нужен
– Разрешите выполнять поставленную боевую задачу? – рявкнул полковник Мотовилов неожиданно громко, так что качнуло штык часового, стоявшего справа от него. Мотовилов все еще не терял надежды разговорить комбрига и хотя бы разузнать у него, что происходит вокруг, чтобы понять, как действовать дальше. Тот, как показалось ему, кивнул, не открывая глаз.
Начштаба, стиснув зубы, шептал Мотовилову:
– Комбриг в порядке. Не ранен. Они просто бегут. Остановите их. Прикажите выйти из машины. Ему место не в тылу, а в кювете.
Но Мотовилов махнул рукой и приказал пропустить легковушку с комбригом.
– Такие хуже обосравшихся бойцов. Тех хоть можно отмыть и посадить в окоп. И они будут стрелять! И, если выживут, после второго или третьего боя станут хорошими солдатами. А эти…
– Ну да, – не без иронии согласился начштаба. – Этим вначале надо в дом отдыха. В санаторий. Фрикаделек поесть.
Свое решение пропустить штабную машину в тыл полковник Мотовилов принял, руководствуясь вторым фронтовым правилом, которое, впрочем, действовало и до войны: не вскидывай голову перед старшим по званию и должности, в противном случае это тебе потом зачтется. Тому же он учил и своих комбатов. «Не залупайся! Слушай, что тебе говорят!» – вот какую армейскую истину вдалбливал он особо ретивым, и делал это довольно грубо, с подчеркнутой фамильярностью. Возможно, именно поэтому его прививки приживались не сразу. И среди комбатов попадались тонкие натуры, из интеллигентов.
Вот и тут, на шоссе, увидев на гимнастерке сидевшего на заднем сиденье ромбики комбрига, он машинально вытянулся.
Позже он узнает, кого остановило его охранение в тот вечер на Варшавском шоссе.
Полк, стрелковый батальон, противотанковый дивизион и два экипажа КВ со своими машинами остались выполнять поставленную задачу на прежнем рубеже. Задачу ставил командир боевого участка, то есть полковник Мотовилов.
Ночью они пропустили через свои порядки отступающие группы 17-й и 113-й стрелковых дивизий. Это были дивизии той самой армии, командующий которой несколько часов назад, через своего адъютанта сказавшись раненым, бежал в тыл, бросив даже штаб, не только что дивизии.
– Ребята, уходите! – кричали раненые с повозок, когда его бойцы спрашивали, что там, за лесом.
– Сила идет страшенная!
– Танки! Самолеты! А у нас на все отделение одна противотанковая граната!
– Прекратить разговоры! – пресекали пораженческие настроения командиры и политруки. – Шире шаг!
– Да уж куда шире! Штаны рвутся!
Озлобленный вид отступавших бойцов, неразговорчивость командиров, потерявших влияние на своих подчиненных, невладение оперативной обстановкой – все это сильно подействовало и на Мотовилова. Он приказал отправить с отступающими свой обоз с ранеными. Легкораненых тоже сформировали в группу. Старшему группы лейтенанту Колесникову он приказал:
– Володя, назначаю тебя командиром группы охраны. За обоз отвечаешь головой. Оружие взять с собой.
Когда раненые ушли на восток, он вздохнул с облегчением.
Утром бой возобновился. Но теперь он принял иной характер. Немцы начали обтекать их фланги небольшими, числом до взвода, подразделениями на мотоциклах и бронетранспортерах. Ночью их разведка, конечно же, обследовала район и выяснила, что перед ними не больше двух батальонов с небольшим усилением, что фланги прикрыты только болотами и лесом. Да одиночными пулеметами. Но в лоб все же не полезли. Не хотели они терять людей здесь, в двухстах километрах от Москвы.
Мотовилов с комбатом, бойцы которого окопались слева от шоссе, решили так: войско у них невеликое, но позиция удобная, по правому и левому флангам болота, уходящие в леса на несколько километров, танки там не пройдут, так что путь им один – только через них. А значит, задержать их можно только здесь. Таким образом, задача поставлена правильно.
Держались до вечера. Мотовилов смотрел в бинокль на то, как низовой ветер густо размазывает по просеке маслянистый вязкий дым горящих танков, прислушивался к густеющей в лесу справа и слева от них стрельбе и радовался только одному, что обоз с ранеными уже далеко и лейтенант Володя Колесников, этот храбрый и пылкий мальчишка, останется живым. В последние недели он опекал его как сына. У Мотовилова не было детей. Женился поздно. Тася вначале откладывала. Не до детей. Потом, потом… Так никого и не родили.
Тасю они похоронили под Минском у дороги в неглубокой воронке, расширив ее саперными лопатами. Могилу копали Володя Колесников и водитель полуторки. Когда начали закапывать, шофер окликнул их: «Тут еще девочка, товарищ полковник!..» Водитель держал на руках тельце ребенка, оправляя на нем заляпанное кровью платьице. Девочке было лет пять, не больше. «Клади рядом», – приказал он.
Следующей ночью они пошли на прорыв. Прорывались в сторону Спас-Деменска. Потому что шоссе позади них было уже перехвачено, и оттуда в обратном направлении, а значит, понял Мотовилов, по их душу, двигалась колонна немцев. Тыловое охранение уже вступило с ней в боестолкновение и, теснимое превосходящими силами, отходило к основным позициям. Медлить было нельзя. Они быстро снялись и двумя параллельными колоннами пошли на прорыв. Немцы, не ожидавшие ночной атаки, расступились почти без боя. Так и прорвались. По первой фронтовой заповеди Мотовилова. Если бы остались в окопах до утра, как предлагал комбат, ни разу еще не побывавший в окружении, брели бы сейчас в колонне военнопленных в
